Бестеру казалось, что он смотрит на зал суда с огромной высоты, как если бы свидетельское место было Олимпом. В течение недель здесь сидели другие, но они представлялись ему маленькими, затерявшимися в людской толпе, в жужжании телекамер, здесь, в почти барочной пышности французского Дворца Правосудия. 

Маленькими. Даже Гарибальди выглядел маленьким, взгромоздившись на это место, которое требовало истины. Старые враги и старые друзья приходили, говорили и уходили. Несколько воспротивились, не желая даже теперь предать его по совершенно необъяснимым причинам. Большинство из них уже находились в заключении. 

Другие были рады заклеймить его чудовищем, изобразить его как нечто более чуждое человечности, чем дракхи или даже Тени. Он слушал их, смотрел, как они уходят в историю, в то время как себя он ощущал неимоверно выросшей, громадной тенью. Люди будут помнить Альфреда Бестера, да, но те, другие — просто подстрочные примечания. 

Все могло бы сложиться иначе, размышлял он, появись Шеридан. Возможно, Шеридан даже сказал бы о нем что–нибудь хорошее. Во всяком случае, Шеридан понимал, а эти остальные насекомые — нет. Смыслил в жертвах, приносимых одним для общего блага, о грехах, которые один принимает на свою душу, когда что–то высшее на кону. 

Да, все это было неизбежно. О, его адвокаты пытались. Не был ли Бестер официальным уполномоченным организации, созданной и контролируемой Сенатом Земного Содружества? Делал ли он в действительности нечто большее, чем служил полиции Пси–Корпуса, президенту, самому земному правительству? 

Все это было лишь тратой времени. У обвинения ответы были наготове. Ничто в уставе Пси–Корпуса не разрешало убийства безоружных гражданских лиц, шантаж сенаторов Земного Содружества, несанкционированные эксперименты над заключенными, пытки, распространение запрещенных веществ. Нет, Бестер взял дело в свои собственные руки, создав правительство внутри правительства, и вступил в войну не только против закона, но всего, что было правым и благим. 

Неизбежно. 

Теперь он сам сидел в кресле правды. Он оделся в черное. Он не надел своего значка телепата. Он улыбнулся, когда глашатай обвинения — молодой сенатор Земного Содружества по имени Семпарат — выступил вперед. Семпарат выглядел... маленьким. 

— Назовите, пожалуйста, свое имя, для протокола. 

— Мое имя Альфред Бестер, — ответил он. Сделал паузу, наклонил голову слегка вбок. — Или вам больше понравилось бы, скажи я, что мое имя Гитлер, или Сталин, или Сатана? 

— „Альфред Бестер” подходит, — сухо сказал сенатор. — Я полагаю, в итоге мы увидим, что оно как раз впору. 

— О, так вы знали, к чему это идет, да? — спросил Бестер. — Вам нет нужды в разбирательстве, не так ли? 

Семпарат нахмурился, но проигнорировал последнюю реплику. 

— Мистер Бестер, — продолжил он, — вы выслушали все обвинения против вас в ходе процесса. Тогда вы утверждали, что невиновны. После всех свидетелей, выступивших до нас, вы все еще это утверждаете? 

Бестер поднял брови. 

— Конечно. 

— В самом деле? 

— Утверждаю. 

— Вы отрицаете, следовательно, убийство сорока трех безоружных гражданских, связанных с Сопротивлением телепатов на Марсе? 

— Я отрицаю их убийство, да. 

— Вы отрицаете доказательства, представленные в этом суде, что вы приказали казнить их, а троих уничтожили самолично? 

— Я не отрицаю их уничтожение. Я отрицаю обвинение в том, что это было убийство. И я аплодирую вашим семантическим играм, сенатор. То, что вы сейчас назвали Сопротивлением телепатов, было давно всеми признано как нелегальная подрывная террористическая организация. Замешанные нормалы были, следовательно, террористы и разрушители. 

— Но ведь они были безоружны? Пытались они вам сопротивляться? 

— Если честно, я не позаботился предоставить им шанс. Их действия уже привели к гибели по крайней мере шестидесяти четырех моих коллег. Сенатор, это была война. Как бы вы на это ни смотрели, те люди сражались в той войне и пали на ней. 

— Кто объявил эту войну? Вы? 

Бестер кротко поднял бровь. 

— Террористы объявили ее, когда взорвали наше оборудование на Марсе. Все, что сделали после этого мы — был ответ, око за око. 

— Мы слышали доказательства, что вы, Альфред Бестер, убивали гражданских задолго до начала конфликта телепатов. Вы собираетесь заявить, что это тоже была война? 

— Конечно, — сказал Бестер. 

— Что касается меня, я поставлен в тупик подобным подходом, мистер Бестер, и догадываюсь, что многие в этом зале в равном недоумении. Не соблаговолите ли объяснить? 

— Был бы рад, сенатор, — ответил Бестер. 

— Так сделайте это, прошу вас. 

Бестер глотнул воды, стоявшей рядом. 

— Сто пятьдесят восемь лет назад о существовании телепатов не было известно почти никому. Сто пятьдесят семь лет назад оно получило всеобщую известность благодаря статье в „Медицинском журнале Новой Англии”. 

К концу того года восемнадцать тысяч телепатов были умерщвлены. Ни одно правительство не объявляло никакой войны. Они были убиты одновременно, они были убиты все вместе и похоронены в ямах, в результате абортов, когда тестирование ДНК показало, чем были плоды в утробах. 

— Мистер Бестер, я уверен, мы все знаем историю. 

— Правда? Забавно, я ни слова не слышал о ней в течение этого процесса. Вы попросили меня говорить — я говорю. Я лишен этого права? 

— Это не трибуна для ваших политических взглядов. 

Бестер резко рассмеялся. 

— Похоже, это трибуна для ваших. Более чем половина так называемых преступлений, вменяемых мне вами, совершены при попустительстве законно избранного правительства того времени. Вы представляете новый порядок, так что, конечно, для вас нет ничего лучше, чем дискредитировать старый, для того чтобы сделать себя легитимными. 

Все это слушание — не более чем заключительный шаг в переписывании последних полутора веков истории на потребу тем из вас, кто сейчас у власти. И вы еще заявляете, что этот процесс — не трибуна для политических взглядов? Сенатор, от вашего лицемерия и лицемерия этого суда меня тошнит. Либо предоставьте мне мое право говорить, не перебивая меня, либо отправьте обратно в камеру. Честно говоря, мне безразлично, что решит эта пародия на суд. Но сделайте либо то, либо другое. 

Это породило глухой ропот аудитории, и звучал он не совсем неодобрительно. Как бы то ни было, он почувствовал, что одолел еще одного врага. 

— Очень хорошо, мистер Бестер, — вздохнул сенатор. — Продолжайте. 

— Благодарю вас. Как я сказал, едва только телепатия была обнаружена, начались убийства телепатов. Они не прекращались. Я мог бы привлечь ваше внимание к происшествиям последних месяцев в Австралии, или к тому, о чем сообщили на этой неделе из Бразилии, но в действительности ведь нет нужды приводить здесь примеры, не так ли? Каждому из вас известно, что это правда. Расти телепатом — это расти при постоянной угрозе смерти, неопределенной, но реальной угрозе погибнуть от рук тех, которые даже не знают тебя, а только знают, что ты и что представляешь для них. Я вырос с этим. В первый раз, когда я покинул стены академии, собираясь попутешествовать с друзьями, я подвергся нападению. В первый же раз. 

Он помолчал. 

— Эта необъявленная, игнорируемая война продолжалась сто пятьдесят семь лет. Потери — всегда были с моей стороны. И когда началось это избиение, что предприняло земное правительство? Они построили телепатам гетто под названием Тэптаун и дали нам значки, чтобы пометить нас, выделить нас. Они дали каждому, кто хотел убить телепата, способ найти и опознать нас. Затем они использовали телепатов для контроля за телепатами. Почему? Все тот же угрожающий подтекст — спросите любого телепата, достаточно старого, чтобы помнить. Либо вы контролируете сами себя, либо мы станем контролировать вас. 

Вот выбор, с которым я вырос. Преследовать и иногда убивать моих собственных братьев, с благословения земного правительства и каждого избирателя–нормала, голосовавшего за него, либо быть объектом такого же неуправляемого геноцида, которому мы подверглись в самом начале. 

Это сделали вы, все и каждый из вас. Да, вы можете попытаться свалить это на ваших предков, но вы осуществляли это в каждом поколении, давали этому подтверждение. Я провел семьдесят два года с начала своей жизни, выслушивая, что за молодец я был, как хорошо я служил человечеству, охотясь за своим народом. В доказательство этого у меня есть благодарности, знаки отличия. 

Теперь, вдруг, вы решили, что, возможно, Пси–Корпус был не такой хорошей идеей, и вы хотите выкинуть все это на свалку. Вы хотите притвориться, что это просто как–то дурно обернулось, и что это была моя вина. Вы также знаете, что это неправда. 

Вы упрекаете меня за продолжение битвы в войне, начавшейся в 2115–м? Вы упрекаете меня за защиту моих людей? Похоже на то. Пси–Корпус был изобретен, чтобы держать телепатов на их месте. Акт войны, подавления. Хотите знать, кто был настоящим Сопротивлением телепатов? Мы. Защищающиеся от вас. Разумеется, заодно мы также защищали и вас, знали ли вы это или нет, и более, чем вы когда–либо узнаете. 

Но в конце концов все мы внутри знали, что грядет. Что однажды какой–нибудь расторопный малый натолкнется на „окончательное решение проблемы телепатов”, и мы все окажемся заперты в газовой камере. Только мы не стали играть по таким правилам. 

Теперь вы огорчены. Кто может упрекнуть вас? Гитлер бы тоже расстроился, если бы евреи в Варшаве восстали, вооруженные до зубов и готовые к борьбе. 

— Ах, оставьте... 

— Нет, сенатор. Вы оставьте. Вы хотите притвориться, что продолжавшееся полтора века насилие над телепатами никогда не существовало? Отлично. Вы хотите притвориться, что Пси–Корпус не был создан сенатом Земного Содружества? Отлично. Вы хотите заставить меня замолчать, заточить, может быть даже уничтожить меня? Ну и ладно. Но вы знаете правду. Положа руку на сердце, все вы знаете. Это еще не конец. Вы разделили и подчинили, рассеяли мой народ. И все же они все еще носят значки, не так ли? Они все еще обязаны отчитываться перед инспекцией, не так ли? Их все еще регистрируют при рождении, метя более ясно и прочно, чем кого бы то ни было, носившего когда–то повязку со звездой — потому что ее, в конце концов, можно было и снять. 

Фактически, единственное, что изменилось — это то, что вы лишили нас способности бороться, когда придет время. А время, ребятушки, приближается. Все ваши желания, надежды и молитвы этого не остановят. Большая часть человечества не потерпит нашего существования. Завтра, через десять, пятьдесят лет — время придет, и комизм суда надо мной в том контексте станет предельно очевидным. 

Так что, да, я убивал, как всякий хороший боец. Я сражался за правое дело, и я потерпел поражение. Я ни в чем не раскаиваюсь. Я ничего не изменил бы, будь это в моей власти, я бы... 

Он запнулся. Говоря, он обводил взглядом толпу и телекамеры. Он хотел, чтобы каждый отдельный зритель знал, что он обращается к нему персонально. Дать им понять, что все они разделяют вину. 

И там, шестью рядами дальше, по центру... 

Луиза, смотрящая на него так хорошо знакомыми глазами, с морщинкой на лбу, который он целовал. Ее волосы — он почти ощутил их запах, почувствовал в своих пальцах. 

Я ни в чем не раскаиваюсь. Она укоряла его, одним своим присутствием превращая в лжеца. В ее глазах ничего к нему не было. Ни узнавания, ни любви, только легкая озадаченность, вероятно остаточный след изменения. Ничего. 

Если бы он не изменил ее, она бы все еще любила его, и ее глаза были бы якорем, ее слова — безопасной гаванью, даже среди всего этого. 

Он внезапно почувствовал себя очень старым, очень уставшим и очень, очень одиноким. Он убил — единственную во вселенной, которая могла бы заступиться за него. За это, как ни за какое другое преступление, он заслужил все, что бы ни последовало. 

— Мистер Бестер? Вы закончили? 

Луиза осознала, что он смотрел на нее, и сердито наморщила брови. Даже если она не помнила его, она знала, что он с ней проделал. Даже имей он возможность начать заново, она не полюбила бы его еще раз. 

— Мистер Бестер? 

— Я сказал все, что собирался сказать, — прошептал он. — Вы все равно сделаете то, что хотите. Я закончил. Я закончил. 

Последнее обновление: 10 июня 2002 года

© 1999 Ballantine Books Перевод © 2000–2001 Елена Трефилова. Оформление © 2001 Beyond Babylon 5, публикуется с разрешения переводчика.

---