Бестер, ослепленный ливнем, не замечал Гарибальди, пока тот не очутился в нескольких шагах. Стиснув зубы, он выступил из двери, нашел свою мишень — неопределенный человеческий облик в темноте и ненастье — и нажал на спуск.
Кто–то высунулся из дверей. Гарибальди вовсе не раздумывал. Его палец надавил контакт PPG.
Результат был впечатляющим, но не совсем таким, какого он ожидал. Шар зеленого огня, казалось, взорвался перед ним, когда стена дождя неожиданно нарушила когерентность плазмы.
Убийственный жар опалил ему брови, а язык дракона лизнул руку. Он уронил PPG и бросился в сторону.
Дождь. Он
знал, что эта проклятая хреновина опасна. Он моргал глазами, пытаясь прояснить их.
Волна пара и охлаждащейся плазмы огрела Бестера, как ладонь бога солнца. Он потерял оружие в момент этой агонии. Может, он даже отключился на секунду.
Когда ему удалось прийти в себя, то, сквозь точечки к глазах, он увидел Гарибальди, поднимающегося на ноги между ним и соседним уличным фонарем. С нечленораздельным криком Бестер вскочил и нанес удар здоровой рукой. Он чувствовал, что его лицо обожжено. Может быть, он уже умирал.
Кулак попал, но совсем не туда, и он чуть не сломал себе запястье. Все же Гарибальди крякнул и завалился назад. Бестер пнул и сбил его с ног, и получил почти религиозное удовлетворение от ощущения удара, видя Гарибальди, падающего наземь, слыша смачный глухой удар, когда тот бухнулся на мостовую. Он врезал еще, целя Гарибальди в ребра, и еще.
Третий пинок достался только дождю. Гарибальди был снова на ногах и наступал.
Они настороженно ходили по кругу друг за дружкой.
— Все еще в проигравших, а, Гарибальди? — глумился Бестер. — Что за дела, вам нужно немного принять для храбрости? — он выводил бывшего офицера службы безопасности из ментального и эмоционального равновесия. Гарибальди обладал большими габаритами и был на три десятка лет моложе. — Или, пьяный или трезвый, вы просто слишком глупы, чтобы понять, когда вас одолели?
Гарибальди грубо рассмеялся.
— Это не я удирал, как заяц. Это ты.
— Я больше не удираю, — возразил Бестер. — Допускаю, что я тороплюсь, но, полагаю, если вы так сильно меня хотите, я окажу услугу старому дружку. Особенно тому, с кем я был столь... близок.
— Даже не пытайся в это играть, — сказал Гарибальди. — Ты пойман. Смирись с этим. Я взял тебя.
— Вы и какая армия? О да, у вас ведь есть армия? У вас кишка тонка следовать за мной самому. Боитесь, что я снова выверну вам мозг наизнанку?
— Сейчас их здесь нет. Здесь только ты и я.
— Знаете, почему вы ненавидите меня так сильно, мистер Гарибальди? Это не из–за того, что я вам сделал, как вы утверждаете. Это потому, что я слишком много знаю. Я единственный, кто знает, как вы грязны там, в вашем личном маленьком аду. Я все это видел, и вы не можете выдержать мысли, что где–то гуляет тот, кто когда–то подглядел туда.
— Заткнись.
— Я не делал вас ничем, чем вы бы не были. Фактически я направил вас против Шеридана лишь чуть–чуть. Вы всегда таили на него злобу. Вы таите зло на каждого, кто сильнее вас, у кого более сильный характер, чем ваш. Как Шеридан. Как я, — Гарибальди берег свою руку — и сильно.
— Даже не произноси свое имя вместе с его.
— Вы знаете, что это правда. Поздравляю, кстати — вы избавились от моего „Азимова”. Лита? Конечно, Лита. Только она была достаточно сильна. Забавно, мистер Гарибальди, как ваш фанатизм отходит на задний план, когда это в ваших личных интересах. Впустить другого грязного телепатишку в свое сознание, должно быть...
Гарибальди ринулся — Бестер был готов. Во всяком случае, он жил и боролся лишь одной рукой почти полвека. Гарибальди, при всей его величине и тренированности, был неуклюж.
Бестер отступил в сторону, нанес жестокий удар в раненое плечо Гарибальди. Бывший шеф службы безопасности издал полувскрик, который прервался, когда Бестер зло рубанул его ребром ладони в основание черепа. Гарибальди рухнул на мостовую.
— Что, думаете это будет легко, мистер Гарибальди? Вам придется потрудиться, чтобы отомстить. Я мог бы вам рассказать...
Гарибальди кашлял на четвереньках. Бестер лягнул его изо всех сил, стараясь зацепить в солнечное сплетение.
Гарибальди почувствовал, как хрустнули ребра, и вкус крови во рту. Глупо. Он сглупил. Опять.
„Если позволишь Бестеру говорить, проиграешь,” — мрачно подумал он. Он чует твой страх, играет на твоих струнах, знает каждое твое намерение. Его речи ослабят тебя, и тогда он возьмет верх.
Он скорее почувствовал, чем увидел следующий пинок, и он получил его, только на этот раз свернулся и ухватил стопу. Бестер попытался вывернуться, но Гарибальди держал. Вцеплялся во всю ногу. Где–то он нашел скрытый резерв силы и дернул.
Бестер упал.
Они вскочили на ноги одновременно. На этот раз Гарибальди не дал ему разговаривать. Он нагнул голову и атаковал как буйвол, позволяя сражаться скорее рефлексам, чем разуму. Бестер врезал по его сломанному плечу, и он почувствовал противный скрежет кости о кость. Но его это больше не волновало. Теперь, держа тэпа в руках, Гарибальди не намерен был дать ему уйти.
Их обоих остановила стена, но Бестеру досталось больше. Рука телепата потянулась выцарапать Гарибальди глаза, но он снова придавил его к стене. Затем он распрямил руку и нанес Бестеру апперкот. Бить его было приятно. Он сделал это снова, для ровного счета, со всей силой, на которую был способен.
Бестер лягнул его в пах. Это было, конечно, больно, но его в самом деле не заботило, что будет с его телом. Все, что он мог видеть, было лицо Бестера, все что он мог слышать, были его насмешки. Он сгреб Бестера за волосы и треснул головой о стену — еще, еще, еще. Телепат застонал и сполз на землю, как мешок с картошкой.
Гарибальди, шатаясь, отступил. Он отошел на несколько шагов, туда, где бросил PPG. Дождь ослабел, но он тщательно вытер дуло, и, чтобы быть уверенным, приставил его к голове Бестера.
Зрачки телепата расширились. Потасовка закончилась вблизи фонаря, так что света было достаточно, чтобы они сузились, но его глаза были черны, как черные дыры в космосе. Как у Литы во всей ее дьявольской славе.
— Валяй, — пробормотал Бестер. — Ты этого и хотел. Но ты знаешь, что я прав. Я знаю, как ты отвратителен внутри, и ты не можешь этого выдержать.
— Ты прав, — сказал Гарибальди. — Ты всегда прав, так ведь? Но ты больше не знаешь меня, не так, как ты думаешь. Да, может, внутри я и мерзавец — все мы таковы, так или иначе. Может, я не могу обвинять во всем этом тебя. Может, кое за что должен нести ответственность я. Я готов попытаться. Но ты — ты в ответе за смерть тысяч. Миллионов, насколько мне известно. А у тебя никаких угрызений.
— Нет, — спокойно сказал Бестер. — Ничуть. Есть в моей жизни вещи, о которых я сожалею, но они не значат ничего для тебя. И посмотри на себя. Все, что ты делаешь — попытки завести себя, чтобы меня убить, попытки оправдать это. Так сделай это, жалкий бесхарактерный трус.
Палец Гарибальди задрожал на контакте.
— Мне не нужно оправдывать это, — тихо сказал он. — Я могу это сделать, потому что хочу этого.
Он досчитал до пяти, затем нажал на курок — или попытался нажать. Он обнаружил, что не может.
— Кто на сей раз подсадил вам „Азимова”, мистер Гарибальди? — спросил Бестер с издевкой.
Гарибальди не позволил оружию дрогнуть.
— Ты мой должник, Бестер. Ты должен мне это — умереть, как пес, какой ты и есть. Нет, беру назад свои слова, собак я люблю. Но как бы много ран ты мне ни нанес, как бы много зла ни причинил мне, есть тысячи других, кому ты должен больше. Я не собираюсь отказать им только ради собственного удовлетворения. Полагаю, я сумел бы, но я не могу. Твоя жизнь принадлежит каждому, кого ты обездолил, не только мне.
Бестер выдавил усталый смешок.
— Прелестная речь. Ты и впрямь трус.
— Возможно. Возможно, я таков. Но я скорее буду таким, чем тем, кто есть ты. Чем я стал бы, надави я на спусковой крючок.
С облегчением Жерар привалился к стене и опустил пистолет, все еще не уверенный, как бы он поступил, если бы Гарибальди решился на это.
Нет, он знал. Он не остановил бы Гарибальди, но ему пришлось бы арестовать его, а затем снять свой собственный значок. Он был уступчив в определенных моментах — циничен, можно сказать — но в глубине он верил. Верил в закон, верил в правоту.
То, что он сделал Полетт — да, Полетт, он мог думать о ней иначе, чем „моя жена” — не было правильно. В этом была суть проблемы, то, от чего он увиливал. Он мог заявлять, что ее реакция была чрезмерной, что был всего лишь расстроен, потому что попался, что Мари была помехой, что это было беспокойством из–за всего, что досаждало ему. Но это была ложь. Он был расстроен потому, что был неправ, и он увидел это воочию.
Но первое — во–первых. Он засучил рукава и пошел помогать Гарибальди.
| Последнее обновление: 10 июня 2002 года |
© 1999 Ballantine Books
Перевод © 2000–2001 Елена Трефилова.
Оформление © 2001 Beyond Babylon 5,
публикуется с разрешения переводчика. |
