Бестер прислонился к стене здания и сделал глубокий спокойный вдох. Панике он не поддавался нигде. Паника запускает слишком первобытные рефлексы, рефлексы, незнакомые с гудевшими вертолетами, которые он слышал, инфракрасными камерами, телепатами–охотниками. Паника могла быть ценным качеством во времена, когда она помогала голой мартышке вскарабкаться на дерево, на три шага опережая стаю гиен, но она не могла помочь тэпу в его нынешнем положении. 

Он больше не мог рассчитывать на своих агентов. В настоящее время они себя разоблачили и исчерпали свою полезность. Он был наедине с самим собой. 

Он прижимал к груди свои новые документы. Это было не так плохо. Все, что он должен сделать, это выбраться из Парижа. Небольшую область можно было интенсивно обыскивать, но, расширив эту область до Франции, до Европы и далее, он мог на время оказаться в безопасности. 

И он не повторит снова тех же ошибок. Нет, теперь ему нужен небольшой отрыв и, что более важно, немного времени. Сейчас он был слишком слаб. Несколько часов назад он был способен пройти сквозь полицейский кордон вроде того, что видел несколькими улицами впереди, просто пожелав этого. Теперь же он счел бы большой удачей провести единственного нормала. 

У него еще было одно преимущество. У него оставался чип Теней. Он не смог бы затуманить сознание человека, но он мог проделать это с машиной. 

Тут за углом универмаг, не так ли? Он прокрался туда. 

Он использовал чип Теней, чтобы одурачить систему охраны, но замки — другое дело. Как в той аптеке, это были независимые механизмы. Он снял пиджак и пристроил его у окна, которое, по счастью, оказалось застекленным. Он не мог держать пиджак искалеченной рукой, так что оперся ею и ударил другой. Окно разбилось внутрь без особого шума, и он забрался внутрь. Была ли здесь живая охрана? Вероятно, но он не помнил. Он подождал, затаившись, несколько секунд, максимально напрягая растраченные силы. 

Да, тут была охрана. 

Когда он вышел на прямую видимость, то „наподдал” парню, как только смог сильно, и добавил к этому резкий апперкот. Физически он был также истощен, но добился намеченного результата. Мужчина — нет, женщина — полетела с ног, ее электродубинка упала на пол. Он подхватил ее и дважды ударил охранницу. Затем обыскал. Оружия нет. Какие охранники не носят пистолета? 

Очевидно, те, которые полагают, что не нуждаются в нем. Он еще раз оглушил ее, затем опустился на колени, зажал ей нос и рот. 

— Прости, — сказал он, — но если я просто свяжу тебя и суну кляп, они почувствуют тебя, когда придут. Не могу этого допустить. 

Это противоречило его обещанию никого больше не убивать. Конечно, они заметят разбитое окно в любом случае — возможно, немного скорее, если почувствуют присутствие охранницы. Но много ли, на самом деле, времени купит ему ее смерть? 

Чертыхаясь, он снова позволил ей дышать, забрал ее телефон, связал руки за спиной и вокруг колонны. 

Он был в секции женского белья, так что скомкал какие–то чулки и затолкал ей в рот. Затем, еще ругая себя, направился к спорт–товарам. 

Он приходил сюда с Луизой. Именно здесь он выбрал ей платье. 

Что она подумает, когда заглянет в свой гардероб? Она не вспомнит, как приобрела его, но к тому времени она уже узнает, кто подарил его. Выбросит ли она его? Или сохранит, чувствуя, что между ними было что–то истинное, что–то реальное? 

Он сновал между темных стеллажей, стараясь думать о чем–нибудь другом. Он вспоминал игру в „ловцы и беглецы” с другими ребятами своего звена, когда ему было всего лет шесть. Он всегда хотел быть копом, охотником, хорошим парнем, но чаще они заставляли его изображать меченого, мятежника. 

Он вспомнил спор, вышедший у него с одним из мальчиков в классе — Бреттом — когда они вместе изображали меченых. Бретт настаивал, что меченые всегда действуют глупо, всегда делают очевидные ошибки. Бестер хотел сыграть так ловко, как только мог, потому что ненавидел быть побежденным, даже если бывал вынужден. Он в тот день пожертвовал Бреттом, сделал так, что Бретт проиграл, так что он смог победить. Он был наказан за это, за измену одному из своих братьев по Корпусу, даже в игре. 

Теперь он был меченым по–настоящему. Но нет, это не так. Он не меченый — он последний пси–коп. Это мир захвачен мятежниками. 

Ненадолго он снова стал шестилетним. Это было так реально, так живо, что прошедшие годы казались похожими на сон, нереальными. Как будто то, что связывало его с детством, не было цепочкой лет, или ходом времени, или эволюцией личности, но единственно этой неизменной жаждой победы. 

В спорт–товарах он взял пистолет для тира, малокалиберное оружие, стрелявшее шипами. Что–нибудь посерьезнее было где–то заперто, а у него не было времени искать. Он также взял охотничий нож, очки для ночного видения и несколько детекторов движения, которые используют в походе для охраны периметра. Он разместил один у разбитого окна, а другой возле парадной двери. 

Затем он выскользнул через заднюю дверь и в переулок. Они не знали, как он вымотан. Они станут терять время, обыскивая магазин, предполагая, что он создал себе психическую тень. 

Он поспешил прочь по темной улице, чувствуя себя немного лучше с оружием в руках. Его способности постепенно восстанавливались — с каждой минутой все яснее становился лепет Парижа. Скоро он будет способен противостоять охотникам, более твердо стоя на ногах. 

Или он так думал, когда завернул за угол и столкнулся прямо с одним из них. Это был молодой парень, едва ли закончивший обучение. Он был ошарашен, как и Бестер — Бестер почувствовал его шок как разрыв гранаты. 

Оружие охотника уже было выхвачено и нацелено. Он выстрелил. 

И промахнулся. 

Что–то всхлипнуло у Бестера в плече, когда он отступил влево и выстрелил из самострела раз, другой. Мальчик тоже сделал новый выстрел, но Бестер почувствовал дифракцию боли. Не из–за удара в него, а от шипов, пронзивших охотника. Второй пробил кость в плече, и юноша прикусил язык. Бестер закончил расправу с ним электродубинкой охранницы. 

Он быстро обыскал неподвижное тело. Довольно странно, парень тоже использовал что–то вроде самострела, и ненамного лучшего, чем его собственный. Он сменил дубинку — его собственная была почти разряжена — взял пистолет и быстро просканировал парня. 

У того был напарник, работавший по другую сторону здания. Бестер прижался к стене и ждал. 

Минутой позже осторожно подошел второй. Бестер поразил его в шею из самострела, взятого у первого охотника. 

Реакция удивила его. Человек взревел от боли, но, с другой стороны, не испугался, взводя свое оружие. Бестеру оставалось одно — он прыгнул вперед под вытянутую руку, замахнувшись электродубинкой. Охотник все–таки среагировал слишком быстро, и они внезапно сцепились. 

Охотник ударил — не физически, но со всей силой молодого П12. 

Давным–давно Бестер изучал битвы шаманов. 

В процессе эволюции человеческий мозг научился обрабатывать данные, поступающие от нервных окончаний. Недавняя мутация, породившая телепатию, не изменила всех других схем. Телепатическое восприятие было усложненным, оно обходило чувствительные нервы, направляясь прямо в мозг. Мозг же, будучи тем, чем он был, интерпретировал психическую атаку как нечто, воспринимаемое органами чувств. Результат казался сверхъестественно зримым. 

Вкратце, на уровне восприятия битва сознаний представляла собой битву иллюзий — как описано в древних мифах и легендах. Для Бестера в этом процессе не было ничего мистического, но „битва шаманов” было таким же хорошим названием, как всякое другое. 

Его противник пошел в наступление на всех уровнях, целясь в болевые центры, контроль мышц и, более важно, в кору головного мозга, вызывая случайные и специфические ожоги в мозгу Бестера. Вот что происходило с точки зрения физиологии. 

Однако то, что воспринимал Бестер, было чем–то менее клиническим. 

Тучи ос окружили его, конденсируясь из воздуха подобно росе, облепив его обнаженную плоть с головы до ног. Их жала будто бы вонзались в него повсюду, и он подавил вопль. Они вползли в его глаза, нос, рот, уши, и с ними пришла безумная боль, которая скрутила его как опаленную страницу. 

Бестер собрал всю силу, которая у него оставалась, и обвил свою агонизирующую плоть пламенем, сжигая насекомых. Их обугленные тельца падали с него тысячами, и он чувствовал их горечь на языке. Как раз перед тем, как последние из них пропали, жестокий ливень и град дробью хлынул в него, гася огонь. Он мрачно облачил себя в тяжелые боевые доспехи, но он понимал, что они выдержат недолго. 

Если продолжать играть в эту игру обороняясь, он пропал. 

Сознание его врага было вертящимся диском пилы, потом зазубренным шаром, вращающимся одновременно во многих направлениях. Бестер поглотил его вязкой жидкостью, застопорил. Охотник отреагиировал почти мгновенно, кристаллизовав жидкость и прорубившись сквозь нее, швыряя острые осколки в своего противника. Но ход Бестера не был настоящей атакой — это было отвлекающим маневром. 

Маскируясь этим выпадом — действительно при полной изоляции нейронов — он ускользнул, нанося удар по моторным нервам. Бестер не мог видеть, насколько это было эффективно, но он почувствовал неконтролируемую дрожь, которую счел очком в свою пользу. 

Он был все еще слишком изнурен, и осы вернулись, больше, чем раньше. Повторение было грубым — фактически, все атаки охотника опирались исключительно на животную силу сознания. К несчастью, парень обладал этой силой, а Бестер — в данный момент — лишился. Разумеется, на пике формы он мог побить этого ребенка не подымая рук, но — он проигрывал. Его реакции были медлительны и неадекватны. 

Он отогнал ос, но они взорвались, как тогда, когда облекали его тело покровом агонии. Он заскрипел зубами и выругался, хлеща их как попало и не очень сильно. Как человек при последнем издыхании, в изнеможении хлестнул в лицо своего убийцу. 

И тут, непонятно отчего, вся мощь покинула его противника, втянулась в какую–то воронку, Бестер не видел. Когда Бестер отключил его, тот оказался способен поставить лишь самые непрочные барьеры. Человек рухнул, выплевывая кровь. 

Бестер доковылял до стены, когда реальность снова „включилась” вокруг него. Он ткнул поверженного шокером, просто чтобы убедиться, что тот останется лежать. 

Почти ослепительный свет ударил ему в лицо, и на мгновение он подумал, что еще находится на поле ментального боя, что все это подготовленная уловка, подстроенная ему ради настоящего, окончательного разгрома. Затем он понял. Он стоял на мостовой, на пути автомобиля. 

Мужчина высунул голову из машины. 

— Эй, старичок. Ты в порядке? 

— Они напали на меня, — простонал Бестер, указывая на тела. — Они... — он поднял оружие и нацелил мужчине между глаз. — Делай точно, что я говорю, и останешься жив. 

— Sacre merde! [Черт побери! (фр.) — Прим. ред.] Ты тот тип из новостей. 

— Так вам угодно меня узнать, — сказал Бестер. — Обойди и открой пассажирскую дверь. Вокруг, а не в машине, — он приблизился. 

Мужчина был лет пятидесяти, седеющий, с длинным серьезным лицом. 

— Нет проблем, — сказал он. — Только потише с пистолетом, а? 

— Да. Пока ты следуешь моим указаниям. 

Мужчина послушно обошел автомобиль и осторожно отпер пассажирскую дверцу. Бестер следовал за ним. 

— Теперь пролезай на свое место и захлопни свою дверь. 

Мужчина так и сделал, и спустя секунды они оба были в машине. 

— Езжай на север, — буркнул Бестер. 

— Как скажете. 

Они проехали квартал на запад, затем на север. Бестер сжимал и разжимал здоровую руку. Куда податься? Тут везде должны быть кордоны. 

Он взглянул в окно и в тупом шоке осознал, что они на той улице, где стоит отель Луизы. Фактически они его и проезжали. 

Он резко заблокировался, воздвигая вокруг себя небытие. Темнота должна была помочь защитить его от физического зрения. 

Он заметил у отеля целую толпу. Полиция, скорая помощь — неужели он повредил Луизе больше, чем думал? Он мог. Мог... 

— Не останавливайся, — сказал он водителю. — Не вызывай подозрений. 

— Успокойтесь, — сказал человек. 

Бестер увидал знакомое лицо. Гарибальди. Конечно. 

Они проехали незамеченными. Через три квартала он стал дышать спокойнее. 

— На север, — указал он. — Попытайся попасть на Рю де Фляндр. 

— Я проехал блокпост, въезжая сюда, — сказал мужчина. — Спорю, они перекрыли и север тоже. 

— Ты лучше надейся, что они этого не сделали, — молвил ему Бестер. 

Но, в конце концов, он оборвал след — это было важно. Даже если ему вскоре придется покинуть автомобиль. И он знал, где в настоящий момент был Гарибальди и, более или менее, что тот собирался делать. 

Рю де Фляндр была перекрыта, как и следующие несколько улиц. Они не были блокированы полностью — часто лишь одним человеком — но Бестер знал, что в нынешнем состоянии он не может рисковать. 

И что же ему оставалось? 

— Как твое имя? — спросил Бестер водителя. 

— Поль... Поль Гиллори. 

— Поль, ты ведь живешь неподалеку? В пределах окруженного ими периметра? 

— Нет. Я живу на окраине города. 

— Не лги мне. С чего бы ты приехал сюда? 

— Я... ладно, простите. Да, я живу всего в нескольких кварталах отсюда. 

— У тебя есть жена? Дети? Подружка? 

— У меня жена и маленький сын. Пожалуйста, не втягивайте их в это. 

— Прости, Поль, но боюсь, мне придется. Вези меня туда, — он ткнул Поля пистолетом. 

— Да, сэр. 

— Нет нужды быть таким официальным, Поль. Я все–таки собираюсь к тебе в гости. Называй меня Эл.