Cover Окончательный расчет: судьба Бестера
Оглавление

Глава 9

Бестер посмотрел на часы и отложил карандаш. В течение часа курьер прибудет в отель. Он должен пуститься в путь — так или иначе, ничего другого ему не оставалось. На самом деле смотря в ноутбук и держась за карандаш, он лишь уклонялся от решения, которое он должен скоро принять. 
Или думал, что должен. Все было замечательно тихо с тех пор, как он поговорил с Люсьеном. Это могло быть и дурным, и добрым знаком. 
Он переключил ноутбук на показ новостей — это он тоже проделывал каждые несколько минут. До сих пор он таким образом упражнялся в паранойе, однако это не означало, что подобная предосторожность неразумна. 
Что на этот раз подтвердилось, поскольку показалось лицо Майкла Гарибальди, совсем не такое большое, как в жизни, но отвратительное как всегда. Бестер перво–наперво велел устройству поискать определенные сообщения, используя ключевые слова как Бестер, Пси–Корпус, Джемелай, телепат(ы) — и, конечно, Гарибальди. 
Он открыл сообщение, увидел краткий сюжет о Гарибальди, напавшем на какого–то человека, который, он не мог не заметить, весьма напоминал Альфреда Бестера. 
— О, нет, — сказал он. Место ему тоже было знакомо. Недалеко отсюда. И у Гарибальди был не только PPG, но и коммуникатор. Люди не носят коммуникатор просто так — телефоны, да, или устройства связи в воротничках. Это был полицейский коммуникатор. 
„Я иду за тобой.” 
Вот он и пришел. И был близко. 
Бестер закрыл глаза, пытаясь во всем разобраться, подавить накатившую панику и прилив сопутствующих эмоций. Настало время спасаться. Они, должно быть, как–то связали его с Джемом, а может быть даже и с убийством Акермана. Просто это заняло у них больше времени, чем он думал. 
Отлично. Пока они, должно быть, показывали его фото людям типа Люсьена. Нет... он проверил время только что увиденного сюжета. Всего десять минут назад. Что еще последовало? 
Точно как он ожидал, его собственное лицо появилось на первой полосе. Старая фотография, еще времен судебного процесса. Вероятно, самый известный его портрет, в полной форме Пси–Корпуса, перчатках и прочее. Казалось, это было целую жизнь тому назад. 
Он открыл статью, выключил звук и следил за пробегавшими словами. 
„Париж. Полиция сообщила, что Альфред Бестер, беглый военный преступник, обвиняемый в многочисленных преступлениях против человечности, может быть на свободе в Париже. Он, по–видимому, живет — и даже печатается — под именем Клода Кауфмана, которое знакомо читателям „Ле Паризьен.” Эта последняя фотография была получена в офисах „Ле Паризьен” всего несколько недель назад. 
Каждый, располагающий информацией о местонахождении этого человека, должен заявить об этом. Майкл Гарибальди, исполнительный директор фармацевтической империи Эдгарса–Гарибальди, предлагает миллион кредитов за информацию, которая приведет к его поимке. Это дополнение к миллиону, обещанному трибуналом за опасного преступника. 
История Альфреда Бестера длинна и фатальна, а начинается она в Женеве...” 
Он отключился. Он достаточно хорошо знал популярную версию своей жизни. 
Он допускал, что они уже знают, где он живет, или узнают за очень короткое время. 
Уходя из кафе он бросил свою кредитку нищему, каждый день торчавшему на углу. 
— Купи себе горячей еды и новую одежду, — сказал он. Он больше не сможет воспользоваться кредитом Кауфмана. Если бездельник использует ее, это оттянет силы ищущих в ложном направлении хотя бы на несколько минут. Сейчас минуты и секунды могли стать решающими. 
Гарибальди подумал, что затравил его, но, как обычно, Гарибальди ошибался. Он не собирался попадаться репортерам, это было совершенно ясно. Потому–то лицо Бестера было сейчас повсюду — однако не все части западни были на своих местах, и Гарибальди будет в отчаянии. 
Его телефон подал сигнал. 
— Да. 
— Мистер Бестер? Это Шиган. Они у вас на хвосте. 
— Скажите мне что–нибудь, чего я не знаю. Бюро уже в деле? 
— Да, сэр. 
— Вы с ними? 
— Да, сэр. 
— Они установили мою квартиру? 
— Отель? Да. 
— Понятно. Мне нужно, чтобы вы кое–что сделали. 

Пси–Корпус сменил название, цвет и покрой формы и кое–что в своей тактике, но они были по–прежнему безошибочно узнаваемы, когда появлялись. Они приходили строем, ввосьмером, надменно печатая шаг. 
— Ну, — сказал Гарибальди, когда они выступили из лифта и вошли в штаб–квартиру. — Это было дольше, чем я мог подумать. 
Они не тратили время на шуточки — другой признак, напомнивший ему прежние скверные дни. Руководила ими женщина лет тридцати пяти, весьма профессионального вида, с коротко подстриженными каштановыми волосами. Она носила лейтенантские знаки различия. 
— Майкл Гарибальди, вы арестованы, — сказала она. Другие тэпы проворно рассредоточились по соседним комнатам, исключая неуклюжего верзилу, который мог бы быть викингом, родись он в одну из прошедших эпох. Он тоже был лейтенантом, но не подлежало сомнению, кто из двоих офицеров — начальник. 
— Вы не зачитываете прав? Каково обвинение? 
— Преступное препятствование проводимому расследованию. 
— Полагаю, если бы выслушали мои объяснения... 
— О, непременно. В настоящий момент, тем не менее, вы можете считать себя моим пленником. Не соблаговолите ли, прошу, сдать все оружие и ваш коммуникатор. 
— Вы арестуете меня, и Бестер останется на свободе? 
Ее глаза вспыхнули. 
— Вы действительно ожидали поимки телепата уровня Бестера по силе и тренированности без нас? По вашей милости мы почти потеряли его. 
— Почти? Вы имеете в виду... 
— У нас есть подтверждение очевидцев с Северного вокзала. Команда охотников сейчас уже там. 
— Почему я об этом не слышал? 
— Вы вообще кем себя мните, мистер Гарибальди? Меня не волнует, кем были вы или кто ваши друзья. В данный момент вы частное лицо без какой бы то ни было юрисдикции в отношении этого дела. 
— Забавно. Вы, ребята, не вставали в такую позу, когда я снабжал вас средствами и оружием во время войны. Кажется, тогда вы полагали, что мой интерес вполне законен. 
Она это проигнорировала и повернулась к Жерару. 
— Не знаю, как ему удалось спровоцировать вас на это, — сказала она французу, — но в вашем департаменте будет проведено полное независимое расследование, могу вас заверить. 
— Не сомневаюсь в этом, — ответил Жерар. Это прозвучало покорно, но не вполне покаянно. 
— С этой минуты я от лица Земного Содружества беру под контроль это безобразие. Немедленно убрать всех ваших людей и оборудование с улиц. 
— Это безумие, — вскинулся Гарибальди. — Вы пока не взяли его. 
— Возьмем. Советую вам начинать беспокоиться о себе. Позвоните своему адвокату. Месье Жерар, советую проконсультироваться с вашим департаментом. Полагаю, вы обнаружите, что приказ о прииостановке расследования уже подписан. 
— Послушайте, — сказал Гарибальди, — если вы и впрямь думаете, ребята, что я вам доверяю... 
— Меня не волнует ваше мнение, мистер Гарибальди, или кому вы доверяете. Вы здесь потерпели неудачу. Ваш коммуникатор и оружие — прошу последний раз. 
— Это ошибка. 
Викинг — Гарибальди мысленно окрестил его Тором — поднял свое оружие. 
Гарибальди продолжительно помедлил. Что–то тут было не так. 
Но затем он вздохнул, вынул PPG, отцепил коммуникатор и отдал им. 
— Благодарю вас. Прошу присесть где–нибудь. Я допрошу вас через минуту. 

Бестер караулил до тех пор, пока не убедился, что все люди, окружавшие отель, ушли вместе со своим оборудованием. К этому времени стемнело, и, держась в тени, он беззвучно вошел в дом, телепатически маскируя свое присутствие. 
Он немного беспокоился — он не видел никого, кто выглядел бы как курьер. Тот мог испугаться слежки или оказаться схвачен. Или, если он был ловок, то мог быть внутри, записавшись как постоялец. 
Он допускал шанс, что курьер внутри. Было бы слишком затруднительно с таким опозданием хлопотать о новых документах. 
Фасад офиса и кафе был темен и безмолвен, когда он входил, но он тотчас же почувствовал присутствие Луизы, и у него все внутри сжалось. Подобного он не предвидел. 
— Клод? — она сидела на своем обычном месте, перед ней был продолговатый конверт. — Или мне звать тебя Альфред? Или Роберт? 
— Луиза... — он осекся. Произнесенное ею его настоящее имя было ударом, от которого он чуть не пошатнулся. 
— Ты собирался мне рассказать об этом? Или просто ушел бы, не прощаясь? 
— Я собирался попрощаться. 
— Правда? Или ты всего лишь явился за этими бумагами? 
— Как они к тебе попали? 
— С ними пришел мальчишка. Люди, следившие за отелем, пытались отобрать их, но я настояла, что они мои. У твоего курьера был выбор — отдать их мне или полиции. Он благоразумно предпочел отдать их мне. 
В ее голосе не было гнева. В ее голосе ничего не было. 
— Знаю, ты мне не веришь, — тихо сказал он, — но я действительно люблю тебя. Я надеялся, что все это позади. Надеялся провести остаток жизни здесь. 
— Поэтому ты вчера и хотел уехать. Почему ты мне не сказал? Ты же знаешь, я бы поехала. 
— Ты бы... 
— Конечно, глупый ты дурачина, — теперь ее голос стал сердитым. — Думаешь, я не подозревала что–нибудь в этом роде? Ты меня держишь за полную идиотку? Мне наплевать, что ты делал или кем был. Чем бы ты ни был тогда, я знаю, кто ты теперь. Ты не тот же самый человек, о котором говорят по телевидению. Ты добрый, любящий. Я... — ее голос прервался. — Я всего этого не понимаю. Я не знаю всего, что произошло. Но я знаю, что люблю тебя, и думаю,... что нужна тебе. 
Он осознал, что совершенно замер. Он сдвинулся с места, медленно подошел к столу и опустился на стул. 
Ее глаза покраснели — плакала. Он потянулся коснуться ее щеки, и она не остановила его. 
— Ты не знаешь, что говоришь, — сказал он тихо. — Ты не знаешь, каково скитаться между мирами, оставлять все после минутного знакомства. Я не мог попросить тебя сделать это. 
Она вызывающе подняла подбородок. 
— Я думаю, ты собирался. Что заставило тебя передумать? 
— Реальность. Это больше не притворство, Луиза. Это правда. Я воевал. Я воевал за правое дело, и я не стыжусь ничего из того, что я делал. Я думал, что одержу победу, но этого не случилось. Теперь я — лишь напоминание обо всем том, что они хотят замести под ковер. Они будут охотиться за мной, пока не настигнут, или пока я не умру. 
— Тогда пусть охотятся на нас обоих. Я хочу быть с тобой. 
Вот оно. 
Однажды он недолго дрейфовал в гиперпространстве, плавая в том миазме, который человеческий глаз воспринимает как красный, но который, как доказали серьезные исследования, не может иметь какого бы то ни было цвета. В гиперпространстве сила телепатии простирается в бесконечность, и он ощущал себя расцветающей звездой, как будто его разум стал всем и ничем. 
Сейчас он ощущал то же самое. Всякую реакцию он представлял себе у Луизы, на эту он не осмеливался. А она вот, простой и наилучший ответ на все. 
— Ты правда любишь меня, — вздохнул он, снова касаясь ее лица. 
— Да, — сказала она, беря его руку. — Я хочу остаться с тобой, быть с тобой, — он сжал ее пальцы, зная, что это правда. 
Также он знал, что этому не бывать. Она любила его, да. Но мог ли он рассчитывать на нее? Осознав до конца то, что он действительно совершил то, в чем его обвиняют, разве поняла бы она по–настоящему? Как она смогла бы? Она — из нормалов. Когда до нее действительно дойдет, что она никогда больше не увидит свою семью — ту семью, что она вновь открыла для себя, любовь к которой вновь пробудилась — что почувствует она тогда? Когда она поймет, что укрывая его, следуя за ним, она становится такой же преступницей, как он, что ее единственная дверь в нормальную жизнь — его поимка и приговор, что станет она делать? 
Могут пройти дни, часы, месяцы, но она будет зависеть от него. Ей придется. Она влюблена в него, но любовь не разумна. И она хрупка, так хрупка. 
Но если он оставит ее здесь, они допросят ее. Они ее просканируют. Она знала его новое имя, знала, куда он направляется. 
— Ладно, — тихо сказал он. — Пойдем со мной. Я люблю тебя, Луиза. — Он наклонился поцеловать ее, наслаждаясь ощущением ее губ, эмоциями, поведанными ими, волной радости и облегчения. Он не станет покидать ее, не так, как других... 
Она напряглась, когда он начал, а затем стала бороться. 
— Клод... Клод... что–то не так... — она пока не поняла, что это делал он, но потом она мгновенно догадалась, и ее глаза по–детски расширились из–за предательства и непонимания. — Что ты... нет! 
Но тут он парализовал ее, ее беззащитное сознание открылось как книга. 
— Все будет хорошо, — сказал он ей, — это к лучшему. Однако он чувствовал такую боль, что почти готов был отступить. Это была Луиза. Удаляя что–то из нее, он вырывал часть самого себя. Но теперь было уже слишком поздно. Все равно было слишком поздно. 
Прочь — их летние вечера наедине, их долгие прогулки вдоль Сены. Прочь — день игры в туристов, их занятие любовью, их смех над старым фильмом. Прочь — их спокойные беседы, совместное мытье посуды, шутливый спор, кому готовить ужин. 
Все это происходило слишком быстро. Ему недоставало времени. Скоро уловка, к которой прибегли его агенты, исчерпает себя, и охотники вернутся сюда за ним. Гарибальди вернется за ним. 
Он старался быть бережным, но это ранило ее. Она стонала почти непрерывно, и нежный свет исчезал из ее глаз, оставляя лишь боль, и утрату, и все то же пугающее непонимание. „Зачем ты делаешь со мной это? Я люблю тебя!” 
Прочь его позирование ей, солнце, осеняющее ее лицо. Прочь их первый поцелуй. Прочь успокаивающие ласки во мраке ночи, когда ее будили кошмары. 
Художник в сквере. Столкновение с Джемом. Дегустация вина и жалобы на букет. Все. Она потеряла сознание задолго до того, как он завершил дело, тонкие струйки крови текли у нее из носа. 
Он в изнеможении рухнул на стол, каждый нерв саднил, предельно измученный. Он чувствовал, что умирает. Он хотел умереть. 
Но Луиза будет жить. Конечно, остались пустоты, разрывы, но они заживут, и она не запомнит их. Для нее он никогда не существовал. Но она будет жить, и при поддержке снова станет нормальным, дееспособным, невредимым человеческим существом. 
Он встал, шатаясь. Еще одно. 
Чтобы подняться по ступенькам, он потратил почти всю энергию, которая в нем оставалась. Чердак был заперт, но у него был ее ключ. Он воспользовался им и вошел в комнату, где начался их роман. Мольберт и холст были здесь, безмолвно ожидая ее руки, ее присутствия. Он почти видел ее здесь — волосы, стянутые назад, следы краски на лице. 
Большой рисунок (180К)
Рисунок переводчика
Он стоял очень–очень долго, пригвожденный к месту эмоциями. Но слишком поздно. Дело сделано. 
Он пересек комнату, встал, где стояла она, работая, и наконец посмотрел. 
Работа была завершена, и это был он. Он медленно рухнул на колени, почти что в молитве. 
Потому что это был он. Все, чем он был. 
Как удалось ей это лишь с помощью красок и кисти? 
Лицо, что смотрело на него, было одиноким и страдальческим. И — да, тут была и жестокость, и холодная воля. Она разглядела это. Она все поняла. Но она также увидела и сострадание, которое он прятал, и любовь, что стала такой сильной, его глубочайшие мечты и самые бездонные раны, не зажившие с самого детства. Мальчик, мужчина, мучитель, убийца, поэт, возлюбленный, ненавидевший, боявшийся и надеявшийся. Все здесь, в мазках любящей кисти. 
Она поняла все главное о нем и все–таки любила его. 
Он и раньше знал скорбь. Но такой он не знал никогда. Звук, исторгнутый им, был ему даже незнаком — какой–то скулящий плач. 
— Что я наделал? 
Он ошибался. Луиза последовала бы за ним куда угодно и любила бы его. Она никогда бы его не предала. 
Он взял банку со скипидаром и вылил на картину. Поднес к ней зажигалку и стоял, наблюдая растворяющееся в пламени лицо, проклятую душу, сгорающую в аду. 
Когда оно стало пеплом, он затоптал догоравшее пламя, и дым ел ему глаза. Убедившись, что все погасло, он спустился вниз и взял свои документы. 
Он проверил пульс Луизы. Тот был слабым, но равномерным. 
Он хотел сказать что–нибудь. Он не смог. У него сжалось горло. „Я люблю тебя,” — передал он, зная, что это ничего не значит. 
Засунув бумаги подмышку, он открыл дверь и вышел в ночь. 

Последнее обновление: 10 июня 2002 года © 1999 Ballantine Books
Перевод © 2000–2001 Елена Трефилова.
Оформление © 2001 Beyond Babylon 5,
публикуется с разрешения переводчика.

Предыдущая главаСледующая глава