— Не было у него друзей. По крайней мере, я никого не видела. 

Маргарита де Шаней могла быть привлекательной когда–то, прежде чем жизнь не натерла ее лицо докрасна и и не контузила взор разочарованием. Глядя на нее, Жерар гадал, радовалась ли она теперь когда–нибудь и чему–нибудь. 

Он заинтересовался, могла ли убить она. Если твоя собственная жизнь прошла, легче забрать чужую, так? 

Он с отвращением раздумывал, не стоит ли в этом смысле убийство в его повестке дня. Облегчит он себе жизнь, если убьет Мари? Нет, потому что его поймают. Каждый будет пойман, раньше или позже. 

Кроме того, он своеобразно любил ее. И мысль о еще одном ребенке, несмотря на чрезвычайные осложнения, была не лишена привлекательности. 

— Никто не входил, не выходил? 

— Вам следует спросить консьержа. Я никогда никого не видела, но я же не шпионю за своими постояльцами. Он попал в какие–то неприятности? 

— Он мертв. 

Он проследил за ее реакцией — это был момент, когда некоторые из них прокалывались. Они всегда воображали, что должны притворяться удивленными, шокированными. Настоящая реакция была куда сдержаннее. Смерть срывала с людей маски, которые они создавали себе всю жизнь. Когда с ней сталкивались, обычно следовало понимающее „ах”, момент осознания услышанного, попытки интерпретировать это как–то иначе. 

— Мертв? Вы имеете в виду... 

— Мертв, — повторил он разочарованно. Но по–настоящему он ведь не думал, что она может быть виновна. — Убит. 

— Здесь? — это ее всполошило. 

— Возможно, — солгал он. — Мы нашли его тело в реке, но убить его могли где угодно. Потому–то так важно, чтобы вы вспомнили все, что сможете. 

— Здесь два консьержа, один ночной, другой дневной. Я дам вам их имена и адреса, но Этьен уже здесь. Хотите поговорить с ним? 

— Конечно. Но сперва я бы осмотрел комнату мистера Акермана. 

— О да. Сюда. 

Они поднялись в номер двенадцать. Де Шаней дунула на дешевый химический замок, и дверь отворилась. Помещение было небольшим. Кушетка и два стула выглядели казенными. Кое–какая одежда в стенном шкафу: форма ночного охранника и новый костюм, без сомнения полученный при освобождении из заключения. 

Бригада следователей скоро будет здесь, и он не склонен был растрачивать тут много времени, боясь испортить место, стереть частицы отпечатков, волос, физических улик, которые иногда не вели никуда, а иногда во все стороны. 

Он лишь хотел увидеть обстановку, где человек прожил свои последние дни. Если Жюстин Акерман был убит за то, что был Жюстином Акерманом, знание жертвы помогло бы ему узнать киллера. Если же он был убит просто потому, что оказался не в том месте не в то время, это поможет не так сильно. Но это не могло повредить. 

— Он был шумный? Кто–нибудь на него жаловался? 

— О таком мне неизвестно. 

— Соседние с ним номера — они заняты? 

— Один. Мадмуазель Картер, — она указала на дверь справа. 

Жерар постучал. Через некоторое время открыла молодая женщина. Она была блондинкой лет двадцати, выглядела немного растрепанной и бледной, но не непривлекательной. 

— Oui [да (фр.) — Прим. ред.]? — сказала она. Ужасный акцент. Американка. 

— Мадмуазель Картер, мое имя Рафаэль Жерар, — сказал он по–английски. — Я инспектор полиции. Могу я поговорить с вами о вашем соседе? 

— Разумеется, — она встала в дверном проеме, скрестив руки на груди, ее глаза сразу оживились заинтересованностью. 

— Как давно вы здесь живете? 

— Около месяца, с начала учебного года. Я изучаю античность в Сорбонне. 

— Аспирантка? 

— Да. 

— Я всегда любил историю. По какому периоду вы специализируетесь? 

— Раннероманский период в Галлии, в настоящий момент. 

— О. Астерикс, а? 

Она улыбнулась открыто и искренне. 

— Очень хорошо, — сказала она. — Я редко встречаю кого–нибудь, кто когда–либо слышал об Астериксе. 

— Мой отец был профессором литературы ХХ века. Он был инициатором переиздания, в шестидесятых. 

— Что ж, поблагодарите его от моего имени, — сказала она. — Я в детстве коллекционировала их. — Она снова улыбнулась. — А теперь, инспектор, не поясните ли вы для меня, что вы хотите знать о моем соседе? Боюсь, я немногое могу рассказать. 

— Ну, бывали ли у него посетители? Подруга, что–нибудь вроде этого? 

— Нет, обычно нет. Хотя кто–то приходил несколько ночей назад. Помню, я заметила это просто потому, что к нему никогда никто не приходил. Я занималась, и кто–то постучал в его дверь. Я слышала, как они разговаривали, но не что именно говорили. Я была вроде как удивлена, понимаете? — она поморщилась. — Думаю, они ушли. Я вообще–то не обратила внимания. С ним что–то случилось, не так ли? 

— Мы нашли его убитым. 

— О... 

— Похоже, вы не удивлены. 

— Я удивлена... тем, что его убили. Я думала... хотя я и ожидала, что он умрет. Когда вы только спросили меня о нем, я думала, что вы нашли его мертвым... здесь, — она сделала жест в сторону соседней двери. 

— Самоубийство, вы имеете в виду? 

— Да. 

— Почему? 

— Он просто казался... печальным. Измученным каким–то. Однажды в холле он заговорил со мной. Знаете, по манере некоторых людей разговаривать можно сказать, что они нечасто это делают. Как они хотят продолжать разговор, даже если все, что вы собирались сделать — это сказать „привет”. Но я была совершенно загружена и вдруг забеспокоилась. Мне нужно было место для занятий, а если я вдруг приобрету этого бедствующего друга по соседству, который все время будет заходить... — она остановилась и нахмурилась. — Так что я вроде как игнорировала его после этого, или просто кивала ему и притворялась, что спешу. Я чувствовала себя виноватой и в какой–то мере беспокоилась... Вот, и когда у него появился гость, я, помнится, подумала: „О, хорошо, у него есть друг”. 

— Но вы этого друга не видели. 

— Нет. Однако это был мужчина, я уверена, по его голосу. Они говорили по–английски, я точно уверена. 

— И во сколько это было? 

— О, может, в полночь. 

Снова озарение. „Двое мужчин беседуют, но Акерман знает, чем это кончится. Так его не удивил пистолет, приставленный к его голове. Он знал — бежать бесполезно. Может, ему было все равно. Удар...” 

Жерар сморгнул. Девушка смотрела на него, забавляясь. 

— Это пригодится? — спросила она, по ее тону было понятно, что она повторяет вопрос. 

— Да. Это очень близко ко времени смерти. 

— О, бог мой. Я слышала убийцу. 

— Да. 

— Вы думаете, что я... 

— Не думаю, что вы в опасности, но вам следует быть осмотрительной. Соблюдайте обычные предосторожности. Не открывайте дверь, не зная, кто за ней — в этом роде. Позвольте дать вам мою карточку... — он достал листок, где стояли его имя и адрес. — Тут мой номер телефона, звонки оплачены. Все, что вам нужно сделать — это поместить ее в автомат. Если вам нужно что–либо, я к вашим услугам. И я зайду проверить, как вы, если хотите. 

Она застенчиво улыбнулась. 

— Это было бы мило. Но это не то, что я хотела сказать. Я хотела узнать, не могла ли я предпринять что–нибудь, чтобы остановить его. 

Ах. Молодые американцы. Они вечно воображали, что мир стал бы лучше, если лично они взялись бы за это. 

— Не беспокойтесь об этом, — сказал он ей, — вы никак не могли знать. Кроме того, если б вы попытались, боюсь, я задавал бы эти вопросы о вас, и это была бы весьма неприятная задача. Я предпочитаю познакомиться с вами так. — Он было продолжил, но осекся. Он снова флиртует? Именно так он познакомился с Мари. 

— Еще раз благодарю вас, и всего хорошего, — сказал он и поспешно ретировался.