— О, Париж весной, — сказал Бестер, обращаясь к таксисту. Он старался, чтобы это прозвучало цинично и, возможно, у него получилось, но, к своему собственному удивлению, его чувства были иными. Это было прелестно — зеленая аллея вдоль Елисейских полей, цветение и золотой солнечный свет, небо, такое особенно синее, какое не может существовать где–либо еще на Земле и тем более на любой другой планете. 

Но что делало Землю домом — это запах. На космических кораблях и станциях, как ни старались воспроизвести планетарные атмосферы, всегда пахло, как внутри консервной банки. Каждая планета имела собственный индивидуальный комплекс запахов — разнообразных специфических газов, смешанных в различных пропорциях. 

Обоняние — наиболее природное и наименее рассудочное из чувств, пробуждающее более древние, чем человеческая раса, инстинкты властно, как это делают воспоминания детства. Мимолетный аромат мог воскресить к жизни любое похороненное под грузом лет воспоминание более ярко, нежели любое иное из чувств. 

Да, Париж пахнет как Земля, а она — как Париж. Внезапно он снова стал пятнадцатилетним мальчишкой — видящим, ощущающим, чувствующим город через призму чувств изумления и восхищения мальчика, каким он был так давно. 

Это ощущалось почти как счастье. 

Таксист, однако, не проникся подобными сентиментами. Он уловил первоначальное намерение Бестера. 

— А, да, весной. Когда несметные стаи придурочных птах обрушиваются на город со своими камерами и своим „как–пройти–туда–то” и своим „je–ne–comprends–pas” [„я не понимаю” — Прим. ред.]. Мое любимое время года, будьте уверены. 

— Я думал, это прибыльное время года. 

— Да–да. Я зашибаю денежки. Но когда мне их тратить? Когда мне наслаждаться ими? В унылые месяцы, когда сюда никто не хочет приезжать? Когда стану достаточно стар и уйду на пенсию? 

— Да, вижу, вы вытянули в жизни незавидный жребий, — сказал Бестер. — Но, в конце концов, у вас есть готовая публика, чтобы изливать на нее свои страхи, когда вам это заблагорассудится. 

— Обижаетесь на мое мнение? Месье, это легко поправить. Я могу высадить вас прямо здесь, у тротуара. 

— Да, почему бы вам этого не сделать. 

На секунду у водителя отвисла челюсть. 

— Месье? Мы еще очень далеко от вашего отеля. 

— Я знаю город — достаточно, чтобы понять, что вы везете меня каким–то кружным путем. Предпочитаю идти пешком. 

— Ну ладно. 

Они были всего в квартале или около того от площади Согласия. Бестер расплатился с водителем своей поддельной кредиткой и вышел. Водитель отъехал, громогласно сетуя на чокнутых туристов. 

Бестер сделал глубокий вдох. У него на плече была только небольшая сумка с поддельными документами и портативным компьютером. Его единственный костюм состоял из черного кожаного пиджака, черных габардиновых брюк и желтовато–коричневой рубашки. 

Он чувствовал себя — свободным. 

Он пошел назад по Елисейским полям в сторону Триумфальной Арки. Он зарезервировал место в отеле, но внезапно его перестало особенно волновать, придет он туда или нет. Было утро, и целый день простирался перед ним. 

Это было чувство, которому он еще не предавался никогда, лучшее из всех. Он нашел скамейку, слегка затененную деревьями, сел, затем закрыл глаза. 

И ощутил „образ” города. Мальчишкой он сделал в Париже важное открытие. Каждый город, обнаружил он, имеет свой собственный пси–отпечаток, комбинацию мыслей, разговоров и поступков всех его граждан, образующих нечто отличительное и обобщенное, как букет доброго вина. 

Он осознавал это. Между прочим, действительно — сколько людей, живущих в городе сегодня, были уже тут, когда ему было пятнадцать? Немногие. А город оставался прежним, словно он был человеческим телом, сохраняющим целостность и полноценность, даже несмотря на то, что клетки, составлявшие его годом ранее, по большей части отмерли. 

О, он несколько изменился, образ Парижа. Стал каким–то необъяснимо еще более наполненным жизнью, чем тогда. Более юным. 

Он снова пошел и смутно услышал чье–то насвистывание. Он сделал шагов пятнадцать, прежде чем осознал, что насвистывает он сам. 

„Так, это заходит слишком далеко, — подумал он. — Если хочу уцелеть, мне нельзя терять ощущение реальности.” 

И тем не менее спустя несколько минут он снова засвистел. 

Он задержался у бистро и купил один из десертов — род оладьев, наполненных ореховой пастой. Он чувствовал себя почти настоящим туристом, но это его не беспокоило. Увенчав лакомство чашкой эспрессо, он продолжил свой путь. 

Подолы были коротки — заметил он — и весьма. Он, как ему казалось, где–то читал, что подобная тенденция наблюдается после войн и кризисов, а за последнее время человечество определенно хлебнуло и того, и другого с избытком. Наряды в основном стали ярче, более цветастыми, чем ему запомнилось. Стереотипный парижский берет, диковинка во времена его последнего пребывания, мелькал повсеместно, хотя он подозревал, что щеголявшие в нем были скорее всего туристами, либо продвигали торговлю сувенирами. 

Он скептически относился и к налету старины — он создавался тоже для туристов, и только. О, с точки зрения технологий Земля в целом, а Париж в особенности, были весьма консервативны. Но Париж действительно казался сделавшим шаг назад во времени с той поры, как он посетил его в последний раз. Нужно было приглядеться, чтобы увидеть то, что старались скрыть, — телефоны и персональные компьютеры были наглухо вшиты в вороты рубашек, электронные дисплеи в витринах магазинов „притворялись” сменными картонными вывесками, полицейские аэрокары выглядели как наземные автомобили — до тех пор пока они, чуть ли не виновато, не взлетали в небеса. 

Ему хотелось узнать, не был ли этот тщательно создаваемый образ старинного города результатом какого–то волевого решения части парижан или, точнее, законодательного акта. Если последнее, то уже не в первый раз в истории законы, полные добрых намерений, разрешали Парижу оставаться Парижем, как будто он мог быть чем–либо другим. Он вообразил, как хохочет город над такой попыткой. 

Он покинул широкую улицу и углубился в сердце города, постепенно поднимаясь на холм в сторону Сакре–Кер. В полдень он оказался на Плас–Пигаль, которая когда–то была районом красных фонарей и все еще сохранила кое–что от этой старой репутации. Именно здесь, где туристы практически не появлялись, можно было познакомиться с настоящей жизнью города. 

Он миновал маленькое уличное кафе, в котором два седых старика разыгрывали партию в шашки. Только что вернувшиеся из школы дети с упоением играли в футбол, время от времени неохотно расступаясь, чтобы пропустить редкий автофургон, проезжавший по узкой, все еще булыжной мостовой, вдоль которой стояли испещренные веками дождей кирпичные дома. 

Постоянные жители Плас–Пигаль несли в себе смесь генов со всей Земли. С давних пор иммигранты из всех уголков света оседали в Париже, и Париж в свойственном ему неумолимом стиле делал их парижанами. Казалось, все они спешили. Они шагали, вздернув плечи, прижав руки к телу и выставив их вперед по обыкновению, на лицах — маска равнодушия. Но стоило только поддаться искушению и счесть их автоматами, кто–нибудь взрывался в приступе хохота, обрушивал поток непристойностей на слишком близко проехавший автомобиль, или останавливался, чтобы отругать ребенка. 

Он начал уже подумывать об ужине, когда завернул за угол и был встречен громкими возгласами. Женщина стояла у маленького отеля под названием „Марсо”. Это была крошка лет тридцати пяти, с бледной кожей и вьющимися каштановыми волосами, слегка прикрывавшими уши. Ее поза была вызывающей — одна рука на бедре, а второй, сжатой в кулак, она потрясала перед собой. 

Ее тон тоже был вызывающим. Она, по–видимому, не увлекалась мини — была облачена в бумазейные брюки и футболку. 

— Ни цента от меня, слышишь? Ты отвадил пятерых клиентов за неделю. Ты говоришь, я должна платить тебе за защиту моего бизнеса. Но я плачу — а ты его разрушаешь. 

За всем ее задором Бестер чувствовал скрытый страх. Не составляло загадки, каков его источник. Кричала она на пятерых парней, в большинстве тинейджеров, но один из них был более старшим скотом со здоровенным шрамом на щеке, крючковатым носом и лоснящейся бледной кожей. Он указывал на женщину толстым пальцем. 

— Ты платишь потому, что я велю. И я скажу еще кое–что: со стороны своих друзей я привык к лучшему отношению, чем твое. Ты ведь мой друг, не так ли, cherie [милочка — Прим. ред.]? Потому как, по моему разумению, ты не очень–то стараешься быть ко мне дружелюбной. 

Бестер не мог тут помочь — он издал мрачный смешок. Он видел смерть и обман космического масштаба, вел войны с империей, сражался с инопланетными расами, использовавшими богоравные силы. Глядеть на этих глупых нормалов, сцепившихся над их крохотным клочком земли, поразил его своей неизъяснимой смехотворностью. 

Его смех привлек их внимание. 

— Какого черта ты веселишься? — проурчал верзила. 

Бестер покачал головой и пошел было дальше. Вопрос не стоил того, чтобы отвечать. Если они не понимают, как они тупы, то не прозреют только от того, что он им на это укажет. 

— Ага, давай–давай, старикашка, — прикрикнул парень. — Гуляй себе. Не на что тут смотреть. 

Бестер так и собирался сделать. На несколько коротких часов он забыл, как сильно ненавидит нормалов, но теперь его настроение резко переменилось. Теперь он вспомнил. Женщина была дурой, потому что восстала против мужчин, которым не в силах была противостоять, и пусть они ее изувечат, изнасилуют, убьют — ему это было безразлично. Как и целому миру. Вот если бы она была телепатом, то он взялся бы помочь. 

Хотя учитывая то, что бунтовщики и новый–улучшенный Пси–Корпус сделали ему, он и о своих собратьях теперь не особенно пекся. Всю жизнь он служил своему народу, своим телепатам. Он спасал их чаще, чем они догадывались, а они, в итоге, повернулись против него, выкинули его к нормалам. 

Теперь он стал человеком без своего народа — осиротевшим, отлученным, изгнанным. Может быть, именно поэтому он чувствовал себя таким свободным. С недавних пор он не ощущал ни малейшей ответственности за кого–либо и что–либо, кроме самого себя. 

И никакой — за эту дурочку. 

И все же он приостановился посмотреть, что произойдет. Все это напоминало крушение поезда. 

Бандиты снова обратили все свое внимание на нее, хотя один из младшеньких заметил, что он остановился, и пялился на него. 

— Будь лапочкой, Луиза. Заплати мне мои деньги. 

— Или что? Все твои крутые бандюги придут поколотить меня? Разорять у меня номера? Вперед! Я не смогу вас остановить. Ты можешь отнять, но я не желаю давать тебе что–либо и когда–либо. 

— Своим нахальным ротиком ты не добьешься к себе расположения, — предупредил мужчина. — Лучше примени его как–нибудь поинтереснее. У меня есть идейка на этот счет... 

— Раньше на Марсе океаны появятся. 

— О–о! — сказал один из юнцов. — Она таки отшила тебя. 

Верзила повернулся к младшему спутнику.  

— Заткнись! — рявкнул он и тут заметил Бестера, все еще наблюдавшего за происходящим. — Кажется, я велел тебе сваливать, старый паршивец. 

— Зоопарк нынче закрыт, — ответил Бестер. — Я не попал в обезьянник, так что развлекаюсь здесь. 

Громила посмотрел так, будто недопонял, потом угрожающе шагнул к Бестеру. 

— Ты не здешний, похоже. Потому как, будь ты здешний, ты бы тут уже не стоял. И, будь уверен, черт возьми, не разевал бы на меня пасть. 

Бестер улыбнулся. 

— Пожалуйста, не сомневайтесь, я нахожу вас действительно очень страшным. Тот факт, что только пятеро из вас явились угрожать столь опасной молодой женщине — ну, это повергает меня в трепет. Мне и не снилось вставать у вас на пути. 

Мужлан покраснел, сгреб его за воротник и приподнял. Бестер глянул вниз, на кулак, вцепившийся в его рубашку. 

— Это дорогой материал, — сказал он хладнокровно. 

Верзила занес другой кулак, но Бестер смотрел на него, не мигая. Он, конечно, мог убить парня, не шевельнув и пальцем, но неизбежно возбудил бы подозрения. Итак... 

— Отпусти его, Джем, — произнес новый голос. — Отпусти немедленно. 

Бестер не мог видеть говорившего. А Джем мог — и его лицо выразило нечто вроде угрюмой покорности. Он поколебался мгновение, затем опустил Бестера обратно на мостовую. 

— Тут ничего не происходит, Люсьен, — пробурчал он. — Совсем ни черта. 

— Об этом буду судить я. 

Эл слегка обернулся, настолько, чтобы увидеть, что голос принадлежал полицейскому, коренастому человеку лет сорока с небольшим. 

— Будете жаловаться? — спросил Бестера полицейский. 

Бестер улыбнулся Джему, затем обернулся к полицейскому. 

— Да. Этот человек дурно пахнет, только и всего. В остальном, все просто прекрасно. 

Полицейский смерил его взглядом, издав негодующий возглас. 

— Луиза? — спросил он. 

Она помедлила. 

— Нет. 

— Видишь? — сказал Джем. — Не пойти ли тебе доставать кого–нибудь еще? 

— Не пойти ли тебе? — сказал полицейский. — Проваливай. 

Джем взглянул на него, пожал плечами. 

— Пошли, парни. У нас есть, как–никак, дела и в других местах, — он бросил злобный взгляд на Бестера. — Приятно было повстречаться, дедуля, — сказал он. — Это плохо, что ты уцелел. 

— Это досадно, — согласился Бестер, — мне будет недоставать вашего бодрящего обхождения. 

Увидев, что они уходят, он вслед телепатически прощупал их, просто чтобы запомнить и суметь узнать их в темноте. 

Тем временем полицейский обернулся к женщине. 

— Луиза, я ничего не могу сделать для тебя, пока ты не предъявишь обвинений. 

— Ты знаешь, что я не могу этого сделать, Люсьен. Мне тут жить. И представь, что ты попробуешь арестовать Джема и его банду и забрать их, — не думаю, что ты смог бы, но просто представь. Другая банда займет это место, и они „позаботятся” обо мне уже заранее, чтобы я не повторила с ними эту ошибку. 

— Тогда плати им, сколько они просят. К тому же — ну...— я не могу торчать здесь двадцать четыре часа в сутки. 

— Я знаю это, Люсьен, — сказала она. 

— Хотя я мог бы находиться тут больше, чем бываю, — намекнул он. 

— Это я тоже знаю. — Она вздохнула. — Ты знаешь, я благодарна, Люсьен, я просто не... 

Вдруг она заметила, что Бестер все еще тут. 

— Чего вы дожидаетесь? Вам тоже надо моих денег? 

— Нет. 

— Я не знаю, кто вы, но вам не стоит впутываться. Эти люди словно акулы. Капля крови — и они звереют. Почему вы решили покончить жизнь самоубийством, не знаю, но займитесь этим в каком–нибудь другом месте. 

Бестер пожал плечами. 

— Послушайте, — сказал ему полицейский, — вы можете помочь. Я знаю, Джем напал на вас. Луиза — существо упрямое, но вы–то здесь не живете. Если бы вы подали официальную жалобу, я бы убрал этих ребят с улицы. Думаю, вы пытались помочь Луизе, но если вы действительно хотите помочь... 

— У меня не было намерения ей помогать, — сказал Бестер. — Я просто тут прогуливался, выбирал пристанище. Это отель, и я на него смотрел. Джентльмен, о котором идет речь, просто–напросто ошибся относительно предмета моей заинтересованности. Вы же не думаете, действительно, что старик вроде меня думал одолеть тех субъектов, не так ли? 

Коп скептически мотнул головой. 

— Не выглядите вы особо обеспокоенным, по–моему. 

— Я бросил беспокоиться. Я обнаружил, что Вселенная обрушивается на тебя тогда, когда сама этого захочет. Тем, кого это расстраивает, ничем не поможешь. 

Полицейский возмущенно округлил глаза, а у Луизы вырвался смешок. 

— Тогда ступайте своей дорогой, — сказал он. — Луиза, я увижу тебя позднее. Надеюсь, живую. 

— До свидания, Люсьен. 

Бестер воспринял это как знак, что и ему пора отправляться восвояси, но не успел он и за угол завернуть, как до него долетел голос Луизы. 

— Десять кредитов за ночевку — или пять в день, если останетесь больше, чем на неделю. 

Он повернулся, впервые поглядев на сам отель. Он представлял собой дом из трех этажей и небольшое кафе — просто комнатка с несколькими столиками и стульями. Здание было на вид XIX, может, начала ХХ века. 

— В плату включено питание? — спросил он. 

— За питание платите отдельно, — и чтоб без жалоб на мою кухню. 

Он сделал несколько шагов к ней. Помимо прочего, он чувствовал усталость, а его юношеская жизнерадостность уже с час как совершенно оставила его. 

Преследователи Альфреда Бестера прочесывали вселенную, разыскивая человека, который предпочитал все самое лучшее. Апартаменты, которые он покинул, были просторны, богато украшены предметами искусства, там водились хорошие вина и коньяки. Кто подумает искать его в обшарпанном отеле на Плас–Пигаль? 

— Могу ли я сначала посмотреть номер? — спросил он. 

Последнее обновление: 29 июня 2001 года

© 1999 Ballantine Books Перевод © 2000–2001 Елена Трефилова. Оформление © 2001 Beyond Babylon 5, публикуется с разрешения переводчика.

---