Он был маленьким Альфи Бестером, эскортируемым Смехунами к неизвестной участи. Он был Элом Бестером, идущим. Он был Элом Бестером, идущим в точности туда, куда желал идти, на встречу, назначенную десятилетия спустя. Мог ли он разъединить память и восприятие? Пожалуй, нет. Единственным контекстом для понимания настоящего было прошлое. 

Итак, во второй раз в своей жизни — хотя и почти шесть десятилетий спустя — он был вытащен из постели посреди ночи и поставлен перед директором Пси–Корпуса. 

Годы были добры к директору Джонстону лишь в том, что оставили его в живых. Спорно, была ли это вообще доброта. 

В то время как Васит был сморщен как древняя бумага, Джонстон съежился. Его кости, казалось, ввалились из–за сжатия кожи, как будто пластмассовая кукла от перегрева. Его волосы были редки и казались влажными. Он сидел за столом, но это не прятало остального, о чем знал Бестер; кресло поддерживало функции его тела и давало ему подвижность. 

Лишь глаза его были еще живы. Они вонзались из–под бровей его разрушенного временем лица, как острия стальных кинжалов. И ненависть его была все еще здесь, живая и беспримесная, как в день, когда Бестер впервые ощутил ее — будучи шестилетним. 

Директор рассматривал его. С каждой стороны стоял облаченный в черное пси–коп. Военные вышли обратно, без сомнения, чтобы остаться на страже. Они уже обыскали его, конечно. 

— Добрый вечер, директор, — сказал Бестер. — Или доброе утро? 

Директор с минуту не говорил ничего. Затем он обнажил зубы — все еще прекрасные, ровные, белые. Это могла быть усмешка или рычание. 

— М–р Бестер, что вы здесь делаете? 

— Сэр, со всем должным уважением, что вы здесь делаете? В вашем–то возрасте — вы не в том состоянии, чтобы путешествовать. 

Глаза Джонстона немного расширились. 

— Я задал вам вопрос. 

Бестер задумчиво поднял брови. 

— На этот вопрос есть несколько ответов, директор. Это зависит от того, что вы имеете в виду, не так ли? Имеете ли вы в виду смысл философский — почему я здесь? Почему каждый из нас здесь? Здесь ли мы вообще, на самом деле? Я не знаю ответа на это. Имеете ли вы в виду, почему я здесь перед вами в данный момент? Это, должно быть, потому, что ваши люди забрали меня из моей комнаты, обыскали до нитки и вытащили перед вами. Если вы спрашиваете, что я делаю в этом районе, то у вас наверняка есть доступ к донесениям, оставленным мною о моих передвижениях за последний месяц или около того. Я начинаю догадываться, директор, что вы не имели в виду ничего из этого. 

— М–р Бестер... — тон содержал и усталость, и злобу. 

— Нет, я начинаю догадываться, что вы имеете в виду: „М–р Бестер, что вы делаете здесь, когда вы должны быть мертвы?” 

Джонстон все время хмурился, иногда как будто намереваясь перебить. Но теперь он сомкнул потрескавшиеся губы. Он смотрел на Бестера минуту, затем качнул головою. 

— Вы очень глупый человек, если догадались об этом и все же прибыли сюда. Но, полагаю, вы не знали, что я прибуду сюда тоже, так? Хорошо же. Я надеялся хитрее устроить все это, но вы можете так же успешно исчезнуть на Ганимеде, как и где–то еще. У нас есть для этого средства. 

— Хорошая мысль, сэр, — сказал ему Бестер. 

— Вы, кажется, думаете, что я не сделаю этого. 

— О, это не так, — сказал Бестер поспешно. — Но мне интересно — позаботитесь ли вы объяснить, почему? 

— Почему? Нет, я не позабочусь объяснить. Вы не подходите современному Корпусу, вот и все. Вы помеха. 

— Понятно. Директор, мы по–настоящему никогда не беседовали, вы и я. Я думаю, нам следует, просто для галочки. 

— Я устал, Бестер. У меня нет больше времени, чтобы расточать его на вас. Я собираюсь сломить вас и всю вашу команду. Как только мы получим все, что вам известно, мы подыщем что–нибудь подходящее, что сделать с вами. У вас много врагов. Никто не станет интересоваться вами — или скорбеть о вас, если на то пошло, — он сделал знак двум копам. 

— Гугин, — сказал Бестер тихо. — Мунин, — в тот же миг он спустил тетиву ключевых образов. 

Копы остановились на полпути — фактически, сделали шаг назад. 

— Что? — нахмурился директор. 

— Гугин и Мунин. Мысль и Память. Два ворона, сидевшие на плечах древнескандинавского бога Одина. 

Директор заметил, что его телохранители не двигаются. Он перевел взгляд с одного на другого. 

— Эй! — сказал он. 

— Забавный бог, Один. Одним из его атрибутов было безумие. Своих самых любимых воинов он делал берсерками, заставлял их кусать щиты. Они были действительно непобедимы в бою. Разве что, конечно, Один хотел иметь их в своей собственной армии — видите ли, он знал, что однажды у богов будет великая битва, битва насмерть, и тогда ему понадобятся лучшие воины на его стороне. Так вот, если он смотрел вниз и видел действительно великого воина, он... подстраивал... чтобы они оступились в бою, или чтобы солнце блеснуло им в глаза в самый неподходящий момент. Бог безумия и предательства. Совсем не хороший парень. 

— Штайн? Дорсет? 

— Они вас не слышат. Или, скорее, они слышат вас, но не ответят. Они ответят мне, и только мне. Можно я присяду? Благодарю вас, — Бестер опустился в кресло. 

— Охрана! 

— Нет, они вас тоже не слышат. Другая причина, тот же результат — они мертвы. Видите ли, я планировал это очень долго. Эта маленькая попытка взорвать меня вчера по–настоящему обеспокоили меня — не потому, что вы пытались убить меня, это вы делали достаточно долго — но потому, что я подумал, что вы одолели меня. Годы и годы планирования летят к черту. Но нет, к счастью, оказалось, что это просто несчастный случай. 

— О чем вы толкуете? 

— Директор, я планировал эту минуту с пятнадцатилетнего возраста. О, я не знал тогда этого — я обвинял в смерти Бея его самого, подполье. Что ж, Бей был слаб, в каком–то смысле — он симпатизировал мятежником. Эта же симпатия позволяла ему ловить их, и, может быть, немного вышла из–под контроля. Но он не был предателем. И была еще Монтойя, и Бретт — ну, я не собираюсь все это ворошить. Я понял, что вы опасны для Корпуса в тот первый день, когда я встретил вас, когда мне было шесть. Я даже тогда понял, что вы нас ненавидите. 

— Я директор Пси–Корпуса, ах вы идиот! 

— И неплохой. Медленно, шаг за шагом, продающий нас простецам. И еще кое–кому, да? Вам не интересно, как я узнал, что вы будете здесь, когда почти никто больше во Вселенной не знал? 

— Думаю, вы все равно собираетесь рассказать мне. 

— Когда чужой корабль на Марсе проснулся и улетел, здесь это тоже возымело некий эффект. Я не уверен, какой, согласен, но шквал сообщений, упоминающих Ганимед, был совпадением, которое невозможно пропустить. Так что я прижал ухо к земле, и вот мы здесь. Я знал, что они пришлют вас сюда. 

— А кого это вы разумеете под ними, м–р Бестер? 

— Мне, конечно, неизвестны все детали. Я знаю некоторых игроков. Вице–президент Кларк, например, и высшее руководство IPX. Определенные сенаторы и промышленники. И те — я думаю — кто бы ни построил те корабли. Я свободно допускаю, что не имею понятия, кто они. Мне, в самом деле, наплевать — вы предали Корпус. Вдобавок вы могли предать все человечество, и это для меня второстепенная забота. Понимаете вы, что я говорю? 

Директор выпрямился — действие, казавшееся болезненным и почти не–эвклидовым по своей геометрии. 

— Вы планируете просканировать меня? Ради этого все затевалось? 

— Сканировать вас? Может быть. Первое и главное, я планирую вас покарать. 

— Конечно. Но за что? Вот чего я все еще не понимаю. Бестер, я старик. Я уже в любом случае проживу недолго. Вы же не думаете, что мое убийство что–либо изменит? Десять человек готовятся на мою должность, и вам никто из них не понравится больше, чем нравлюсь я. Слишком велика инерция, чтобы на йоту удержать ее смертью единственного человека. Убейте меня, если хотите, но „они” все же пройдут по вам как по насекомому. 

Бестер улыбнулся. 

— Бог даровал мне силу изменить то, что я могу изменить, смирение принимать то, что я изменить не могу, и мудрость отличать одно от другого. 

— Что за поразительно тошнотворная пошлость. 

— Неужели? Это висело приколотое в доме одного пособника мятежников, где я нашел прячущегося Беглеца. Они были не очень смиренны насчет того, что я с ними сделал. 

— Итак? 

— Вы и я очень похожи в одном. Оба мы знаем правду о нашей ситуации. О, мы произносим речи для публики. „Пси–Корпус — твой друг”. Но, вы и я, мы знаем правду. Раньше или позже — и, вероятно, раньше, в большом, главном масштабе — она дойдет до вашего или до моего народа. Человечество просто не потерпит в своей среде homo superior. Простецы и телепаты станут лицом к лицу, но лишь одним удастся выстоять 

Он наклонился вперед. 

— Я здесь, чтобы сказать вам, Директор, что это будем мы. Точно так, как к концу этого дня я, а не вы, выйду из этой комнаты. Да–да, я знаю, что это ничего не изменит. Я знаю, что вы скоро умрете, буду ли я действовать или нет. Но что важно для меня, видите ли... директор... для меня важно, что я убью вас, когда вы знаете, что убиваю вас я. Понимаете? Всю мою жизнь я прожил для Корпуса. Я все делал для Корпуса. А это — это для меня одного. Я работал над этим долго. Вот Гугин и Мунин, например. Я изучил критерии, по которым вы выбираете себе личных тэпов и начал готовить вероятных кандидатов двадцать лет назад. Больше всего меня беспокоило, директор, что вы дадите дуба прежде, чем я буду готов. 

Джонстон был белый как мел. 

— Они узнают, что это сделали вы. Вас тоже убьют. 

— Нет. Не убьют. Фактически, я собираюсь пострадать при попытке спасти вас. Не прелесть ли? И тогда — поглядим на остальное. Я терпелив, как вы поняли. Я намерен прожить много дольше. Я увижу, как мои люди снова наведут порядок, прежде чем умру, директор. 

— Вы ничего не добьетесь, если просканируете меня. 

— C'est la vie. 

— В мой мозг заложен каскад импульсов. Глубокое сканирование запустит его и сотрет относящиеся к делу части моей памяти. 

— Как же, должно быть, это было вам ненавистно — впустить грязного телепата в свою голову. 

Джонстон резко засмеялся. 

— Да уж. Но это было необходимо. 

— Посмотрим, — Бестер ворвался в его мозг. Поизучав минуту найденное там, он вышел. — Что ж. Правда. Но я ожидал этого, действительно. Неважно, директор — я найду то, что мне нужно знать, где–нибудь еще. Да и нет у меня времени по–настоящему сканировать вас. 

— Вся эта беседа была записана, знаете ли. 

— На самом деле — нет. Боюсь, вы забыли включить камеру. 

— Можно доказать, что с выключателем мудрили. 

— Не думаю. Прощайте, директор. Гугин. 

Телепатка подняла PPG. 

— Осторожно, — предупредил Бестер. 

Она выстрелила. Бестер сдержал крик, когда всполох опалил ему бедро. Он ощутил мгновенный всплеск злобной надежды Джонстона, но затем директор увидел ее в глазах Бестера. 

— Мунин, — выдохнул Бестер. 

Другой телепат подошел к дальней стене и взорвал себя тотчас же, как Бестер бросился на пол. 

Направленные заряды — замечательные штуки, подумал Бестер, когда грянул гром. Великолепный, ослепительный жар опалил его до последнего дюйма, но он знал, что это будет не страшнее сильного солнечного ожога. Следующий шаг был рискованной частью, как бы мало ни беспокоила его эта часть. 

Стены не было. За ней была вечная мерзлота панциря Ганимеда, маленький фрагмент которой превратился в жидкость от всполоха жара. Маленький в масштабе полного объема льда на Ганимеде, а не в масштабе кубометров, которые могла вместить комната. Бестер едва успел вскочить на ноги и рвануться к двери, как первая волна ударила ему под колени. 

Она была холодна, и температура воздуха падала очень быстро. Он надавил дверь и вывалился через нее, вода нахлынула сзади теперь ему по грудь. Он ощутил, как тело охватил шок, будто он прыгнул прямо в Ледовитый океан. Он услышал внезапный свист–шипение позади себя и надеялся, что это то, что он думает, потому что встать он уже не смог бы. 

Он упал в воду, которая уже обмелела до нескольких дюймов, и лежал там, задыхаясь. Он обернулся к взорванной комнате. Защитная дверь опустилась. 

Ледяной дом был укреплен, но ядерный удар растопит воду вокруг него, конечно. В качестве предосторожности, каждый отдельный узел комплекса был самоотделяющимся и плавучим. Секция, где был директор, отделилась от остального комплекса, хотя все еще была на месте. 

В той комнате температура должна быстро достигнуть нормы Ганимеда. Иначе говоря, холоднее, чем в сердце у Сатаны. 

— М–р Бестер! 

Он попытался повернуться, но обнаружил, что ему трудно двигаться. Кто–то перевернул его. Это был Дрю. 

— Что случилось? Вы ранены! 

Бестер сумел указать на защитную дверь. 

— Директор... пытался спасти... помогите ему... 

Внутренне он усмехался по–кошачьи. Если он не умрет от пневмонии — и если Исидра и другие позаботились о мертвых охранниках — то все прошло как нельзя лучше. 

— Уверены, что вы в порядке, сэр? — спросил Байрон. 

— Со мной все хорошо. Только небольшое обморожение. Выстрел PPG не задел ничего важного. 

— Хотел бы я, чтобы у нас был шанс просканировать тех мятежников. 

— Или кем бы они ни были. Но они, должно быть, теперь далеко. Они хорошо спланировали это убийство. 

— Я рад, что они не достали и вас заодно. 

В этот момент Бестер чуть не признался ему. Однажды, когда он будет абсолютно уверен, Байрон будет допущен в ближний круг, и, вероятно, обнаружит, что здесь на самом деле случилось. Он может почувствовать себя одураченным — в конце концов, он единственный на борту полностью не замечает правды. 

Все же было слишком рано. У Байрона были все задатки, чтобы войти в элиту, но он еще не доказал по–настоящему, кому он верен. Он не помечен, не инициирован. Это были важные вещи, которые нельзя легко отбросить. 

Но сегодня у Бестера было хорошее ощущение. Он чувствовал себя — непобедимым, что ли. Как в тот первый раз, когда использовал свои силы против нормала, того копа в поезде на пути в Париж. 

Хорошее это было ощущение, в его годы. Редкое. 

Он был почти уверен в Байроне, но следует подождать. Настало время испытать его. 

— Спасибо, Байрон. Я тоже рад, что они меня не достали. 

Жесткое лицо Донн на экране было непроницаемо, и ее голос был почти так же невозмутим, как всегда, но какое–то возбуждение в ней проглядывало. 

— Все прошло хорошо у Юпитера, сэр? 

— Очень. Мы отремонтировались, пополнили запасы и направляемся обратно внутрь системы. Кое–что должно произойти с вашего конца. 

— Да, сэр. Мы следили, как вы велели. Я едва прибыла сюда, как имел место... инцидент. 

— О? 

— Один из вольнонаемных исследователей — Анна Шеридан — производила кое–какие эксперименты с неким сортом органической технологии, найденной при археологических раскопках на Тета Омега 2. У нее был коммерческий тэп по имени Хиллиард, попытавшийся... просканировать это. 

— Звучит нехорошо. 

— Мозги его от этого превратились в желе. Кроме того, все тэпы низких уровней в пределах трех миль пострадали точно так же. 

— Да, — медленно произнес Бестер. — Да, это совсем нехорошо. Там есть еще такие устройства? 

— Да. 

— Я сделаю прямо сейчас несколько звонков. Я хочу, чтобы эту технологию конфисковали, и я хочу, чтобы вы участвовали в этой миссии к Пределу. Готовы ли вы на это? 

— Да, сэр. 

— Нет нужды рассказывать вам, как это важно. Для всех нас. 

— Нет. Я ценю ваше доверие, сэр. 

— Так держать. Не позволяйте вашим... личным счетам... помешать вам в работе. Но делайте то, что должны. Я даю вам карт–бланш. Мы устроим это позже. Легче попросить прощения, чем разрешения, в конце концов, — он поразмыслил. — В общем, сейчас хороший момент для этого. Командная цепочка будет потрясена событиями там, близ Юпитера. Их контроль ослабеет. Они не смогут мне в этом противостоять. 

Она дернула подбородком в спартанском кивке. 

— Сэр. 

— Я скоро поговорю с вами, мисс Донн. 

Он мгновение смотрел на пустой экран, чувствуя боль, возвращающуюся в разны части его тела. 

Что ж, настолько непобедимости. Он позабавился, но настоящее дело еще только начиналось. Те чужаки были в центре, в этом он был уверен. 

Те новые технологии должны быть в руках Корпуса — его Корпуса, а не у марионеток простецов. Его Корпуса. 

Он размышлял примерно с полчаса, глядя, как Юпитер убывает до чего–то меньшего, чем булавочная головка — когда получил вызов, который значительно взбодрил его. 

— Какие–то недели, судьба меня любит, — пробормотал он и отправился на мостик. 

— Засекли его? 

— Ага. Прямо там. 

— Все дороги ведут нынче к Ио, похоже. 

— Да, сэр. 

— Хорошо. Все наши семь „Фурий” в порядке и на ходу? 

— Тип–топ, сэр. Мы получили замену последней за день до вылета. 

— Отлично. Выведем наружу все. 

— Непохоже, чтобы у них было какое–нибудь вооружение, сэр, — заметила Исидра. 

— Я хочу продемонстрировать силу, — сказал Бестер. — Нам надо напомнить им, кто босс, — он повернулся лицом к Байрону, занимавшему место за консолью в нескольких метрах. — Байрон? Готов к новой охоте? 

— Всегда готов. Надеюсь, эта обернется лучше, чем последняя. 

— На этот раз нет сомнений, — вступила Исидра. — Мы достаточно далеко от Юпа, чтобы слышимость была ясной. Плюс кадры наблюдения за их посадкой. 

— Все–таки, — сказал Бестер, — держите транспорт на почтительном расстоянии. И на борт подниматься на сей раз ни к чему. Мы заставим их отправить тэпов вон в спаскапсуле. 

Он ощутил укол гордости, когда „Фурии” заняли свои позиции с геометрической точностью. Долго и трудно боролся он за эскадрилью „Черная Омега”. Поначалу никто не считал это хорошей идеей, но он достаточно часто доказывал их полезность, что теперь никто в земном правительстве не жаловался — по крайней мере, открыто. 

Наконец, они думали, что отвлекают его, держат в стороне от Земли, от администрации, охотящимся за мятежниками среди звезд. 

Они что, никогда не изучали историю? Не усвоили урок Цезаря? Глупо держать генерала среди варваров, с его армией, и оставить его наедине с его собственными замыслами. Не угадаешь, когда он может маршем вернуться в Рим и забрать его себе. 

Когда придет время, он был уверен, эскадра „Черная Омега” последует за ним. Абсолютно уверен. 

И пора было сделать Байрона одним из них. 

Он включил свой коммуникатор. 

— Байрон, не окажешь ли честь? 

— Конечно, — другой щелчок для выхода на громкую связь. Бестер сделал то же. — Омега 7 — капитану гражданского транспорта. Мы держим вас под прицелом. Отвечайте или будете обстреляны. 

Короткая пауза, затем напряженный женский голос. 

— Омега 7, прием. Это капитан Фрея Греттирсдоттир. Чем могу помочь? 

— Капитан, не играйте со мной в прятки. У вас в транспорте десять мятежных телепатов. Вы немедленно передадите их в мое распоряжение. 

Снова пауза. 

— Омега 1, вы заверили нас... 

— Сейчас же, капитан. 

— Дайте нам пять минут, — она вздохнула. — Мы посадим их в спаскапсулу. Мы не вооружены, Омега 1, и не доставим хлопот. 

— Это весьма мудро. 

Менее чем через пять минут спаскапсула покинула транспорт и поплыла к ближайшей „Черной Омеге”. 

— Омега 7 — Омеге 1. Беглецы обнаружены. Захватывающий транспорт выходит на позицию. 

В вакууме Бестер едва мог различить Байрона сквозь прозрачный „фонарь” кабины. 

Он связался с остальными „Черными Омегами”. 

— Оставайтесь на местах. Я хочу, чтобы эти Беглецы оказались на транспорте, и их личности были подтверждены, прежде чем мы сдвинемся на дюйм. 

Так что они подождали несколько минут, пока с транспорта не поступило подтверждение. 

— Все ясно, — сказал Байрон. — Теперь мы можем возвращаться. 

— Пока нет, Омега 7, — сказал Бестер. Он усилил командный тон. Некоторым в первый раз бывает трудно. Их нужно проводить через это. Впоследствии они всегда приходят к пониманию. Ну, почти всегда. 

Важно было то, что они чувствовали в этот раз — что у них нет выбора. Впоследствии они всегда делали правильный выбор — в свою пользу. 

— Мы взяли эту шайку... но будут и другие... Нам нужно преподать урок. 

Он чувствовал замешательство Байрона даже через пропасть. 

— Ладно... Я организую им конвой до... 

— Отставить, Омега 7. Навести все передние орудия на транспорт. Приготовиться к залпу. 

— Сэр... они безоружны... Мы не можем просто взять и... 

— Приготовиться к залпу, Омега 7, — Бестер обнаружил, что затаил дыхание. Это длилось дольше положенного. Неужели он переоценил мальчишку? Мог ли он так ошибиться? 

— Я не могу... — голос Байрона был хриплым. 

Бестер чувствовал, что его едва ли не трясет. Не может он потерпеть неудачу здесь, после своего величайшего триумфа. Байрон не предаст — не может предать его. Не теперь. 

— Я отдал вам приказ, Байрон. Выполняйте его или будете наказаны. 

Другие „Фурии” навели орудия на Байрона. Они были вымуштрованы. Не оставлять ему выбора. Позже он поймет. Позже. 

Он почувствовал необычную легкость в груди. 

— Они всего лишь простецы, Байрон. И — либо они, либо ты. Ты хотел играть с большими ребятами, сейчас ты должен доказать, что готов к этому. Готов? Готов ты к этому, Байрон? 

Минута тянулась и тянулась. Он собирался сделать это. Байрон собирался подвести его — что могло значить лишь, что он подвел Байрона. Не справился с последней своей ролью по „Расемону”... 

И тут вспыхнул свет. Это было самое прекрасное, что он видел за долгое время. Транспорт развалился под ударом орудий Байрона, и жалкие крики сознаний простецов поглотила ночь. 

Он передал не это. Он передал: