Эл предвкушал свои встречи с Сандовалом Беем. Он никогда не знал, что собирается сказать старший, но это почти всегда было что–то интересное, открывающее перспективы, о которых он и не помышлял. Мысли Бея обладали массой, инерцией — они были телами в движении. Иногда они входили в мозг Эла пулевыми очередями, иногда крадущимися ворами, но они всегда, казалось, приходились к месту. 

Ему нравился кабинет Бея, с его ароматом кофе и сигарного дыма, стеллажи забитые книгами — некоторые с потрескавшимися корешками, некоторые такие новые, что он еще мог почуять запах типографии. Ему нравилась гравюра Гогена с ее большеглазыми волами и дремучими джунглями. Ему нравилось тонкое барочное взаимодействие Баха или Телемана, которое подчеркивало большинство из бесед, или — время от времени — неожиданные дни, когда вместо этого был Вагнер или — в исключительном случае — бурные диссонансы Стравинского. 

— Это вызвало беспорядки, когда впервые было исполнено в Париже, знаешь ли, — пробормотал Бей в тот день. Он был немного странен, подавлен — и притом как–то более взвинчен, чем обычно. Позже Эл обнаружил, что Бей был вынужден убить Беглеца в то утро. 

Он любопытствовал насчет Бея — он желал знать все о нем, но принимал вещи по мере их выявления, смакуя мелкие детали и крупные черты по мере составления целостного портрета. 

Он не заглядывал в официальное досье Бея и даже не искал публикаций о нем. Большая часть жизни Эла проносилась как свист ветра, в сумасшедших усилиях победить в том состязании или пройти этот тест, но его время с Беем было „глазом бури”, местом долгой, глубокой передышки. Он не хотел портить этого рассматриванием Бея с другой стороны. 

Что он знал наверное — это то, что Сандовал Бей был важной персоной. Он понимал это по тому, что его кабинет был в административном здании, по тому, что даже высшие чины считались с ним, потому что он возражал директору и все еще не потерял работу. Он когда–то был кадровым офицером в Метапол — возможно, ее шефом — но всего через два года оставил этот пост, чтобы стать начальником отделения в Женеве. Он был инструктором в Высшей Академии, преподавал высшую криминологию. 

Как начальник отделения, он все еще иногда надевал форму Метапол — для определенных внутренних целей, но также когда член Корпуса подавался в Беглецы. Потому–то его и вызвал в случае с Элом. Обычно он лишь руководил операциями, и редко когда действительно участвовал в них лично. Эл чувствовал, что ему повезло воспользоваться столь необычным случаем. 

Отец Бея был турком, деревенщиной, бедняком, который вырос до важного политика. Его мать была британским послом в Турции, и они жили там, пока ему не исполнилось шесть лет, когда его отец был убит политическим диссидентом. После этого Бей рос в Лондоне и проводил долгое лето с дедом, жившим близ Мадрида. Он вступил в Пси–Корпус подростком — Эл не был вполне осведомлен, когда и при каких обстоятельствах. Он был вдовцом, и это была тема, которой он старательно избегал. 

Сегодня был день Вагнера, увертюра к „Тристану и Изольде”. Бодрая медь восклицала на фоне низких грозовых раскатов струнных, когда Эл подошел к двери. Он постучал по тяжелой древесине, гадая, о чем они станут беседовать. Он как раз читал „Левиафана” Гоббса и хотел поговорить о нем, но Бей, скорее всего, снова его удивит. 

Так и случилось. 

— Доброе утро, м–р Бестер. Чем собираетесь занять остаток дня? 

— Я... — ему нужно было готовиться к важному тесту, но Бей был облачен в черный наряд пси–копа и улыбался загадочно. — У меня нет срочных дел, сэр. 

— Хорошо, хорошо. Не хотели бы вы составить мне компанию на охоте? Поглядеть, как это следует делать? 

— С великим удовольствием, д–р Бей. 

— Полагаю, это возможно. 

— Мы отправляемся немедленно? 

— Как только будем готовы, — он протянул Элу фотографию. — Это беглянка. 

Эл взял снимок и слегка вздрогнул. Это была Фатима Кристобан. 

— Ты ее знаешь? 

— Отчасти. Она обычно приходила и надоедала мне, когда я был дежурным истуканом. Мазала помадой и тому подобное. 

— Но вы не друзья. 

— Нет. 

Бей кивнул. 

— Хорошо. Я оставлю тебя готовиться. 

Эл взглянул на него, несколько испуганный. 

— Сэр? Как мне это делать? Нас этому не учили. 

— Учили. Фактически, я тебя учил. Можешь воспользоваться моим кабинетом. Я буду снаружи, когда закончишь. 

Эл поглядел ему вслед, несколько ошеломленный, затем снова посмотрел на изжелта–коричневую Фатиму Кристобан. Он вспомнил ее самодовольное глумление и глубокую неуверенность, которую оно прикрывало. 

Почему? — молча спросил он у портрета. — Почему ты предала Корпус? Он дал тебе всё. 

Но Эл знал часть ответа. После всего, он мысленно составил представление о ее биографии. Он пытался вызвать ее телепатический автограф, связывая его с фото. Он пытался вообразить ее высказывающей гнев и страх, которые она чувствовала, ее беззащитность перед Корпусом. 

Это ли имел в виду Бей как подготовку? Попытаться вспомнить „запах” Кристобан, чтобы лучше выследить ее? 

Каким–то образом, думал он, Бей хотел от него чего–то большего, чем это. Он глубже сконцентрировался на фото, пожелав себе понять Фатиму Кристобан, стать способным предвидеть ее действия. Охотник становится дичью. 

Через несколько минут Эл расстроенно закрыл глаза, зная, что Бей за дверью, зная, что еще не сделал ничего, чему, как ожидал старший, он должен был уже научиться. Кристобан оставалась фотографией. 

Ты должен любить тех, за кем охотишься, — сказал однажды Бей. И это напомнило кое–что еще, кое–что давнее. Когда он играл в ловцов и Беглецов с Бреттом и остальными. Бретт тогда настаивал, что Беглецы могут действовать только определенными способами, потому что они глупы или злобны... 

Но дело было не в этом. По детским понятиям, у Беглецов не было мотива: точка зрения всегда была как у копа, даже когда ты играл Беглеца. Ты никогда по–настоящему не становился на место Беглеца. Поэтому–то в тот день он решил притвориться, будто на самом деле он пси–коп, нежели принять роль нелегала. 

Каким бы безумием это ни казалось, Фатима хотела бежать из Корпуса. Чтобы все это понять, он должен посмотреть не в ее глаза, но ими. 

Он медленно осмотрелся в кабинете Бея, и его взгляд остановился наконец на том, что он всегда считал странным — маленьком зеркале в рамке из простого отполированного дерева. Бей соблюдал опрятность во внешнем виде — его усы, в особенности, были всегда элегантны и подстрижены. Но он никогда не видел начальника отделения прихорашивающимся перед этим зеркалом, да и глядящимся в него. Фактически, он не мог представить себе Бея за этим занятием. Бей не был суетным человеком, в этом Эл не сомневался. 

Но зеркало тут было, неуместное в загроможденном кабинете ученого, висящее почти как икона. Он ощутил трепет возбуждения. 

Знай своего врага. Люби своего врага. Перевоплотись в своего врага. 

Он взял фото так, что мог видеть и его, и свое собственное отражение в зеркале. Он вновь вспомнил Фатиму, но в этот раз перенес эти воспоминания и ощущения в свое отражение. Давным–давно он проецировал себя на Бретта, чтобы одурачить других. Теперь он проецировал Фатиму Кристобан на себя. Сосредоточиться. Комната вне поля его зрения начала затуманиваться. Долгую минуту он чувствовал, будто давит на некую упругую, но непроницаемую мембрану, натянутую на какую–то поверхность вселенной, существования которой он прежде и не предполагал — и затем он как бы мягко проскользнул сквозь нее. 

Лицо в зеркале больше не было его собственным. Оно принадлежало Фатиме Кристобан. 

Корпус мне не мать и не отец, — сказала она дерзко. — У меня есть мать и отец. Я не отправлюсь повидать их, потому что прежде всего меня начнут искать там. Я задыхаюсь здесь, я загнана. Мне хочется неба просторней. Я хочу, чтобы все стало так, как до проявления моего пси. Так и будет. 

Он медленно закрыл глаза и позволил сердцу сделать несколько ударов, оставаясь в темноте, прежде чем открыть их снова. Он опять видел себя. Но внутри, у него в голове, он ощущал теперь нечто вроде компаса, с магнитной стрелкой, всегда поворачивающейся на север. 

И севером была — Фатима Кристобан. 

Глубоко вздохнув, Эл покинул кабинет. Бея, курившего длинную сигару, он застал возле здания. 

— Я готов, — сказал Эл. 

Бей окинул его взглядом сквозь маслянистые завитки дыма. 

— Да, готов, — сказал он одобрительно. 

Земля внизу пленила Эла. Он до сих пор никогда не летал. Вертолет не производил почти ни звука, и казалось, будто они парят метрах в пятидесяти над деревьями. Как летают во сне. 

— Мы проследили ее до Амстердама, — объяснил Бей, — она использовала поддельные документы — неплохая работа, но недостаточно хорошая, чтобы мы не засекли через несколько часов. 

— Не думаю... — Эл осекся, не желая перебивать. 

— М–р Бестер? 

— Не думаю, чтобы она сумела подделать документы. 

— На чем вы основываетесь, м–р Бестер? 

— Я могу ошибаться. Это всего лишь мое впечатление от нее. 

Бей погладил свою бородку. 

— Я склонен согласиться с вами. Вы полагаете, у нее есть связь с сетью подполья? 

Эл пожал плечами. 

— Сэр, я не так много знаю о подполье. 

— Что ж, мы встретимся с другими копами и несколькими охотниками в Амстердаме, на случай, если дело не заладится. Я не предполагаю этого — сопротивление нынче ослабело и лежит на дне. Думаю, она получила документы от умельца в Женеве и надеется найти подпольщиков в Амстердаме. Это город с репутацией именно такого сорта. 

Эл кивнул. Теперь они были над сельской местностью, и Элу пришло на ум, что это, вероятно, примерно та же территория, которую он не так давно проехал на поезде. Тогда она казалась какой–то подавляющей; теперь он видел ее, как мог бы видеть ястреб, огромной площадью, заполненной маленькими предметами, подвластными ему. 

Это ощущение ему очень понравилось. 

— М–р Бестер, я хочу прояснить ваше положение здесь. Вы студент и наблюдатель. Такое не в порядке вещей — обычно я выбираю в спутники лучших студентов из своего класса, или еще кого–то. 

— Я польщен, сэр, но можно спросить — почему я? 

— Считайте это вознаграждением. Вы порадовали меня за эти последние несколько месяцев. Я думаю, вы прошли долгий путь. Корпусу нужны пси–копы, которые понимают, что они делают, а не... — он умолк и, нахмурившись, покрутил ус, прежде чем продолжить. — Ну, в общем, так. Мне пришлось пойти на определенные ухищрения для этого. Никто не думал, что это очень благоразумно, после вашей последней маленькой экскурсии. Кое–кто будет очень зорко наблюдать за всем этим предприятием. Я хочу, чтобы они поняли: вы теперь уравновешенный юноша, каким я вас представил. Как вы думаете, мы сможем убедить их в этом? 

— Да, сэр. 

— Хорошо. Я выбрал эту охоту, так как не думаю, что она будет очень опасной, но это не наверняка, так что слушайтесь меня. Если я говорю идти, вы идете. Если говорю сидеть, сидите. 

— Понял, сэр. 

— Также я думал, что вам может понравиться Амстердам. Вы наслаждались Парижем, не так ли? 

— Ну, сэр, я был ранен и почти убит, так что я не уверен, что „наслаждался” — самое удачное слово... 

— Ха. Я вас сканировал. Вы были пленены Парижем, да вы и должны были. Амстердам тоже пленит вас. При некоторой удаче мы можем уделить время краткой прогулке. В образовательных целях, разумеется. 

— Она была здесь, — сказал Бей, оглядывая грязную комнатенку. — Недавно. 

Эл тоже чувствовал его, смутный след психики Кристобан. Он был нездешним в этом узком пространстве, на этой жалкой крошечной постели. Он был — извне, откуда–то из–под открытого неба. Он припомнил ее дело, которое просмотрел еще в вертолете. Она была из Аргентины. Там просторно? 

Он отбросил ощущение. С тех самых пор, как он „подготовился” с помощью фотографии, это было будто дух, витающий у него за плечами, то и дело открывающий ему глаза и делающий их чужими. Возможно ли, что он каким–то образом находится теперь в контакте с Беглянкой? Разделяет ее теперешние мысли? Он спросил Бея. 

Бей все еще медленно ходил по комнате, будто осматривая в ней каждую молекулу. Он не посмотрел на Эла. 

— Не знаю, — ответил он просто. — Телепатия и расстояние — очень странные вещи. Однажды в Поясе пропал монтажник. Мы не могли найти его часами, и когда нашли, то сначала на радаре, а затем в телескоп. Он был в скафандре, дрейфовал в двадцати милях. Ни ответа из его коммуникатора, ничего. Все челноки были в другом месте, но мы знали, что можем снарядить буксир в очень короткий срок — если дело того стоило бы. Они спросили меня, не мог бы я сказать, жив он или мертв. Он был маленькой точкой в небе, но установив прямую видимость, я поймал его. Я просканировал его, и он был жив, хотя без сознания. Оказалось, это была попытка убийства, но это долгая история. За двадцать миль и ясно, как божий день. Я даже узнал, кто его собирался убить, тогда же и там же. Мы арестовали преступника даже раньше, чем буксир доставил потерпевшего. 

— С другой стороны, я неспособен вытянуть поверхностные мысли у прячущегося в сортире в десяти шагах от меня, — он помедлил. — Я знаю, обучают на прямой видимости, но я мог бы тебе такое порассказать... — он, наконец, взглянул на Эла. — Все сводится к следующему: мы все еще не знаем точно, как работает телепатия. Иногда мне кажется, что нет ничего более психосоматичного или перцептивного, чем эти способности. А иначе, как я мог сканировать кого–то в двадцати милях от себя, просто видя крошечную серебристую точку? 

— Так это возможно, что я установил какую–то связь с ней? 

— Я не стал бы на это рассчитывать. Это, более вероятно, смыкание — ваш ум делает сопоставления из некоторых фактов и ощущений. Ваше воспоминание о ее сигнатуре, следы, оставленные ею в этой комнате, детали, известные вам о ней — человеческий разум — странная машина, даже помимо телепатии. Главное, м–р Бестер, в том, что это работает. „Почему” — это всегда хороший вопрос, но в данном случае... — он остановился, улыбаясь. — Вы когда–нибудь смотрели мультфильмы? 

— Да. Мне нравился Скороход. 

— Хм, Скороход был Беглец, верно? А койот — пси–коп? 

— Да, сэр. Скороход был ловок, но в конце он всегда попадался. 

— Бывало ли, когда он забегал за край утеса, не ведая об этом? Просто зависал в воздухе, пока не осознавал, что ни на чем не стоит? 

— Да, сэр. Тогда он и падал. 

— Иногда так и с нашими способностями. Убеди себя, что нечто не должно работать, и когда–нибудь оно не сработает. 

— В данном случае, сэр, я бы хотел сказать вам кое–что, чего я реально знать не должен. 

— Что такое, м–р Бестер? 

— Она где–то в парке или в поле. Где–то на открытом месте. 

Бей задумчиво кивнул. 

— Так. Интуиция. И вы можете оказаться правы — это может оказаться местом, где она хочет быть. Это совсем не то, что знать ее местонахождение. 

— Да, сэр. 

— Предположим, она пытается достичь такого места. Я уверяю вас, оно не в Амстердаме. Что ей понадобится, чтобы туда попасть? 

— Деньги. Ее собственный счет сейчас невелик, и она должна знать об этом. 

— Именно. Теперь допросим управляющего. 

Хлоя Листер была жилистой женщиной старше сорока, с волосами как белая кудель. Ее похожий на клюв рот выщелкивал краткие, резкие ответы на их вопросы. Нет, конечно, она не знала, где девушка. Она рассчиталась днем раньше, отбыла и не возвращалась. Да, конечно, она проверила идентификацию, но как раз в тот момент были проблемы с системой. Нет, она не потребовала сканирования сетчатки — у нее и оборудования нет. Молодая? Да, но миллион молодых людей проезжает через Амстердам за каникулы, с чего ей подозревать что–то? 

— Если у нее были каникулы, почему она спрашивала вас о работе? — спросил Бей, не поднимая глаз от блокнота. 

— Некоторые дети уделяют часть времени... — она замерла, осознав, что это было первое упоминание о работе. Бей смотрел на нее немного лукаво. 

— Я знаю закон, — сказала она зло. — Вы не имеете права делать это. 

— Делать что? Задавать вам вопросы? Мадам, конечно, я имею право. 

— Вы не имеете права читать мои мысли. 

— Я этого не делал, — сказал он тихо. — Я догадался, а вам угодно было сглупить. Это, в конечном счете, вторая ваша глупость по отношению к нам, мадам. Одна — когда вы солгали нам, снова — когда вы позволили мне перехитрить вас. Пожалуйста, не делайте больше глупостей. Сейчас, вероятно, имеются причины для сканирования, если я захочу. Я могу получить разрешение менее чем через час. Вас когда–нибудь сканировали, миссис Листер? Уверяю вас, вам это не понравится. Лично я предпочел бы не делать этого — мне кажется, что изнанка вашего сознания мне не понравится, — он оперся на старинное полированное дерево стойки. — Почему просто не сказать мне то, что я хочу знать? Я доищусь, тем или иным путем. 

Глаза Листер потускнели, и она потянулась за листком бумаги и карандашом. Она написала имя и адрес. 

— Я тут ни при чем, — сказала она тихо. — Я их предупреждала. 

Бей посмотрел на бумажку, затем снова на Листер. 

— Вы ни при чем? — тихо сказал он. Вытащил телефон и раскрыл его. 

— Это Бей, — сказал он. — Мне нужна элитная команда, встречающая меня по следующему адресу, — сказал он и прочел улицу и номер дома из записки управляющей. — По крайней мере десять охотников. Держите это в секрете, но будьте готовы к взлому, — он помедлил. — Пошлите также скорую к дому двадцать один по Лагендийк–стрит. М–с Листер подверглась, в некотором роде, нападению. 

Он закрыл телефон. Листер попятилась, часто моргая. Она повернулась и попыталась убежать. 

— Сэр? — спросил Эл, когда их машина мчалась по городу. — Почему вы... 

— Ты достаточно скоро увидишь, почему я это сделал, — сказал Бей мрачно. — Не беспокойся о ней. Она проснется с головной болью и следующие шесть месяцев посмотрит дурные сны. Лучше, чем она заслужила. 

— Она сотрудничает с подпольем? 

Бей покачал головой. 

— Большинство беглецов типа мисс Кристобан не находят подполья. Они находят людей типа Саскии Грийс. 

— Грийс? 

— Да. Той, кому наша миленькая старушенция представила м–с Кристобан. 

Бей припарковался на улице вблизи старинного на вид трехэтажного здания. В верхнем этаже сверкали огни, а на улице собралась толпа, глазеющая вверх. 

— Нет! — вскричал Бей. — Я велел им ждать! — он стрелой выскочил из машины и понесся к дому с PPG в руке, его черный китель развевался. 

Эл мгновение сидел ошеломленный, глядя на вспышки наверху, прежде чем заметил двух человек в форме Метапол, лежавших лицом вниз на улице. 

Бей не сказал ему оставаться в машине. Не сказал ему ничего. 

В несколько прыжков сердца он был возле одного из поверженных мужчин. Он мгновенно понял, что парень мертв. Не потому, что под ним разлилось около галлона крови, или что расширившиеся глаза затягивала пелена — а потому, что ничего не было в его сознании. 

Другой мужчина тоже был мертв. На мгновение Эл растерялся, как будто весь мир распался на атомы, а затем собрался вновь, неуловимо изменившимся. 

Смерть. Это было реально. Они были люди, а теперь — нет. 

Наверху он слышал перестрелку. Туда ушел Бей. Бей, который тоже мог умереть. 

Мертвец все еще сжимал PPG. Эл осторожно вынул его из теплых еще пальцев и медленно, совсем медленно, последовал за Беем вверх по ступеням. 

Он миновал другие тела. Одно на ступенях, одно на первой площадке. Снаружи завыли сирены — регулярная полиция, сообразил он. Он включил PPG, обнаружил, что он уже заряжен. Человек снаружи, должно быть, погиб, отстреливаясь. 

Цепочка тел вела к открытой двери. Эл заметил, что стрельба, кажется, прекратилась. 

Он заглянул и обнаружил себя нос к носу с дулом PPG. 

— Стойте! — сказал Бей откуда–то. — Он со мной! 

Сердце Эла едва не выпрыгнуло у него изо рта. Лицо, глядевшее на него, было напряженным, почти безумным — но под ним был знакомый значок Пси–Корпуса. 

Эл энергично кивнул, все еще не в силах что–либо сказать. 

Бей был в глубине комнаты. Пятеро других копов заняли позиции. На полу валялось тел пятнадцать, и лишь на одном был значок. 

— Обыщите все, — отрезал Бей. — Взламывайте все, что нужно. Где девушка? 

Когда глаза привыкли к затемненной комнате, Эл разглядел, что Бей обращается к женщине лет тридцати. Ее платиновые волосы контрастировали с темно–коричневым деловым костюмом. 

— Мне нужен мой адвокат, — сказала она. 

Выражение Бея не изменилось — изменилось ее. Ее глаза закатились, спина выгнулась, руки свело судорогой. Она издала кудахчущий звук и неловко упала на твердый деревянный пол. 

Он кивнул. 

— Трое ко мне. Эл, я думал, что велел тебе... — он приостановился. — Нет, кажется, не велел, да? Моя оплошность. Тогда идем, — он заторопился. 

Они вбежали в другой узкий коридор, старого дерева. Довольно необычно — воздух имел странный, антисептический запах. 

Бей достиг двери и указал. Двое охотников выбили ее. 

— Эй! — мужчина внутри был рослый, широкоплечий, с орлиными чертами лица. Он как раз надевал белую рубашку. Остальная его одежда лежала кучей на полу. — Слушайте, я хорошо заплатил... — тут он разглядел, кто они. 

PPG взвыли. 

— Нет, — скомандовал Бей. — Я хочу, чтобы этот пошел под суд. Сделайте снимки. 

Один из охотников надвинулся на мужчину и пнул его в пах. Когда тот согнулся, он ударил его прикладом PPG в основание черепа. Парень рухнул со стоном. 

Бей игнорировал все это и подошел к кровати. Там и была Кристобан. Эл последовал за ним, почти не соображая, что делает. Кровь была повсюду. Он тупо отметил, что она скорее забрызгала простыни, нежели пропитала, как будто простыни с таким расчетом и делались. 

Она была еще жива, привязана за раскинутые руки. Нагая. Один глаз подбит и заплыл, лицо разбито до неузнаваемости. 

Бей перерезал путы маленьким ножом. 

— Скорая сейчас будет, сэр, — сказал один из охотников. 

— Пусть поторопятся. 

— Не беспокойся об этом, — сказал Бей тихо. — Ни о чем не беспокойся. Просто держись, ладно? 

— Так и будет. Точно как прежде. Мы позвонили твоим родителям. Они едут забрать тебя. 

— Правда. 

И тут ее не стало. 

Бей склонил голову, затем выпрямился и встал. Он был ужасен, как бог во гневе, одинокая слеза ползла по его щеке. 

Проклятие. Будь они прокляты, — уловил вдруг Эл его мысль. Это имело странный подтекст, почти как если бы они говорили вовсе не о преступниках, которые изнасиловали и убили Кристобан, а... 

Но это было невозможно. 

— Идемте, м–р Бестер, — тихо сказал он. — Нам пора. 

Бей помешивал свой кофе и глядел на кремовый утренний свет над каналом. Колесный пароходик с юной парочкой в ярко–желтых футболках разогнал семейство уток. Окно в третьем этаже открылось, и прелестная девушка с длинными белыми волосами высунулась наружу, под дуновение ветерка. 

— Я сожалею, сэр, — сказал Эл, отпивая свой кофе. 

— О чем вы сожалеете, м–р Бестер? 

— Я знаю, когда кто–то гибнет, это вас расстраивает. 

Бей, казалось, долго обдумывал это, пока Амстердам оживал: улицы начали заполняться мужчинами и женщинами в деловых костюмах, витрины ресторанов и магазинов отворялись. Глаза взрослого воспринимали все это, и лицо его было безмятежно, но Эл был уверен: осмелься он сейчас сканировать Бея, услышал бы Стравинского. 

— Один парень отправился однажды на природу, — начал Бей, — и остановился на одной ферме. Он разговаривал с фермером, когда заметил свинью с тремя деревяшками. Три деревянных ноги и одна настоящая. Он спросил об этом фермера. 

„Послушай, что я тебе расскажу об этой свинье, — говорит фермер. — Это та еще свинья. Однажды эта свинья спасла мне жизнь. Дом горел, а эта свинья ринулась внутрь и вытащила нас с женой наружу”. 

„Это просто поразительно”, сказал парень. 

„Это не всё. Эта свинья умеет считать и знает всякую математику. Прикинь, говорят, она даже доказала последнюю теорему Ферма”. 

„Кажется, я читал об этом в газетах несколько лет назад”, говорит городской парень. 

„Ага. Репортеры из–за этого приезжали. Еще эта свинья умеет играть на пианино — предпочитает Шопена. Она действительно та еще свинья”. 

„Ну, я должен согласиться, — ответил городской парень, — Но что случилось с ее ногами?” 

„Ну, — говорит фермер, — когда у тебя такая особенная свинья, ты не захочешь есть ее всю разом”. 

Эл моргнул, чувствуя, что губы невольно дрогнули. 

— Да, это был анекдот, м–р Бестер, — отозвался Бей, — разрешаю смеяться. 

— Да, сэр. Это был ужасный анекдот, если можно так выразиться, сэр. 

— М–р Бестер, поскольку я не полагаю вас знатоком юмора, то приму это как комплимент. Культивируйте чувство юмора, м–р Бестер. Оно понадобится вам для самосохранения. А если вы будете правильно им пользоваться, то сможете даже убедить простецов, что вы почти человек, — он допил свой кофе. 

— Что мы будем теперь делать, сэр? 

— Я должен буду пойти в суд сегодня днем. Я думал отправить вас назад в Женеву. 

— Если я мешаю, я понимаю. 

— С другой стороны, у меня большая часть дня свободна, так что вместо этого я подумывал, что мы можем посетить несколько музеев — тут есть очень симпатичный музей современного искусства, знаете ли. Мы можем перекусить фриттами с майонезом, прогуляться по набережной, взглянуть, чем была улица красных фонарей до неолютеранской чистки последнего столетия. Прекрасные здания, которые видели века лучшего и худшего, что может сотворить Человек. Мы можем напомнить себе, что мы еще живы, и что это все–таки хорошо. Что скажете, м–р Бестер? 

Эл подумал обо всем, что узнал благодаря этой поездке. 

— Мне нравится, как это звучит, сэр.