Дурла наклонился вперед в кресле, явно не веря своим ушам. 

— Я... что? — переспросил он. 

— Хотите ее, — ровно произнес Вир. Он заявил это с такой скукой и презрением в голосе, которого Дурла вовсе не ожидал от посла. Возможно, он сильно недооценил Котто. Но, прежде чем он смог другими глазами взглянуть на Вира, до него, наконец, дошел смысл вопроса. 

— Вы хотите Мэриел? — повторил Вир. 

— Посол, — медленно произнес Дурла. — Давайте на минуту отложим в сторону мои личные желания и стремления... леди Мэриел — свободная женщина. Это не предмет сделки. 

— Женщины, — сказал Вир, — делают то, что им говорят. Конечно же, — жестко добавил он, — они весьма занятным путем дают нам понять, что они хотят делать, чтобы мы потом им приказали, а? 

Министр Дурла с трудом верил в то, что перед ним тот самый парень, с которым он встречался в Зокало на Вавилоне 5 меньше года тому назад. Вир показался ему таким... пресыщенным. Таким уставшим от мира. У Дурлы также сложилось впечатление, что при их первой встрече Вир побаивался его. Но теперь посол разговаривал с ним так, будто они были давними друзьями. Дурла не понимал, откуда взялась эта фамильярность и, хотя он не был уверен в том, что такое обращение ему нравится, но и неприятным это тоже не было. Он считал Вира Котто безобидным дурачком. Если он ошибался, значит, Вир, по всей вероятности, опасен. Но, с другой стороны, он так же может оказаться весьма полезным. В зависимости от того, с какой стороны смотреть. 

— Вы наверняка заметили, — продолжил Вир, — что леди Мэриел, определенно, уделяет вам на редкость много внимания. 

— Да... она по–дружески относится ко мне, — сказал Дурла, — но я не думал, что за этим стоит что–то большее, нежели обычная вежливость. 

Но истина, конечно же, скрывалась гораздо глубже. 

Дурла с юных лет знал Мэриел и, сколько себя помнил, был в нее влюблен. Она всегда была для него самой желанной женщиной в мире. Чтобы привлечь ее внимание и возбудить интерес к себе, он вытащил ее из забвения, в котором она пребывала с тех пор, как Лондо прогнал ее, и пристроил на работу под началом советника, а потом — министра Лиона. Своим нынешним положением она была обязана ему, и он молча — и, судя по всему, глупо, — ждал, что она обратит на него внимание и выразит свою признательность. 

Но, раз вместо этого она завязала роман с Виром, выходит, что Дурла не произвел на нее впечатления. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы привести его в неистовство. 

Когда же ему удалось успокоиться — а на это ушло несколько месяцев — он решил, что хватит действовать окольными путями. Воспользовавшись желанием императора вернуть Вира Котто и восстановить с ним отношения, Дурла, заботясь, конечно, лишь о добром здравии императора, устроил так, чтобы Мэриел с Виром стали завсегдатаями его приемов. У Дурлы появилось время, и он из кожи вон лез, пытаясь привлечь ее внимание, произвести впечатление своей властью. Ведь она, больше всего на свете, жаждала именно ее. 

Однако, кажется, все его усилия пропали зря. О, она была в меру вежлива и вполне очаровательна,... но она говорила только о Вире и о том, какой он удивительный. Дурле это уже стало действовать на нервы. Он решил было, что ему не суждено заполучить Мэриел, потому что не мог понять, как устроен разум женщины. 

И тут, так неожиданно, Вир ввалился в его кабинет, уселся в кресло напротив стола и завел этот разговор. Непонятно, с чего это он решил „предложить” Мэриел ему. Дурле хотелось верить, что это всего лишь тупая шутка, не имеющая под собой серьезных оснований. Ведь после всех трудов, после хитрой, многоходовой комбинации с кучей участников,... неужели это выглядело настолько очевидно? 

— Это больше, чем простая вежливость, уверяю вас, — сказал Вир. Секунду он смущенно ерзал в кресле. Потом, чуть понизив голос, спросил: 

— Могу ли я надеяться на ваше благоразумие, министр? 

— Конечно! Абсолютно! — ответил Дурла. 

— Ведь у меня, как у любого мужчины, тоже есть гордость. А эта... в общем... эта ситуация... не доставляет мне особой радости. 

— Все, что вы здесь скажете, никогда не покинет пределов этого кабинета, — заверил его Дурла. 

Вир наклонился вперед, переплел между собой пальцы, и тихо–тихо, будто боясь, что их могут подслушать, произнес: 

— Дело в том, что эта женщина постоянно говорит о вас, неважно, остаемся ли мы наедине, или находимся в компании на Вавилоне 5. Она ни о ком, кроме вас, не говорит! 

— А мне она говорит только о вас. 

Вир взмахнул рукой, будто отметая его доводы. 

— Притворство, и ничего больше. Она — очень нежное создание, эта леди Мэриел, и ей не свойственно часто упоминать ваше имя, когда вы неподалеку. Но ей все труднее сдерживаться. И вы, должно быть, это заметили. 

Дурла поразмыслил над его словами и решил, что Вир прав. Она, действительно, стала иначе на него смотреть. Ее рука, касавшаяся его плеча, оставалась там несколько дольше, чем того требовали приличия. Определенно, она заигрывала с ним. 

Он боялся надеяться,... не смел позволить себе... 

— Но то, что она говорит мне, когда мы остаемся наедине... — Вир покачал головой. — Она откровенно демонстрирует свои чувства. Ясно, что она хочет вас, Дурла. Умирает от страсти. И, проклятие, я чертовски устал слушать все это. А что касается нашей личной жизни... — и он резко оборвал себя. — Как вы думаете, что я чувствую, когда она кричит: „О, да–да, Дурла, да!” в тот самый момент, когда мне меньше всего хочется услышать имя другого мужчины? Это действительно так, честное слово! 

— Как... как это, должно быть, ужасно для вас. А сейчас признать это... Но... — он покачал головой. — Я не понимаю. Если она так хочет быть со мной, то почему бы ей просто не... ну, я имею в виду, что она же не является вашей собственностью или марионеткой... 

Вир с еще большим смущением посмотрел на него. 

— Ну, если честно... в какой–то мере, является. 

Дурла прищурился. 

— Что вы имеете в виду? 

— Я имею в виду то, — сказал Вир с глубоким вздохом, как будто готовясь открыть какую–то страшную тайну, — что леди Мэриел не... как бы это сказать... не обладает полной свободой воли. 

Сначала Дурла не мог понять, о чем именно говорит Вир. Но потом до него дошло. 

— Вы... шантажируете ее? — хрипло прошептал он. 

Вир был ошеломлен. 

— Шантажирую? Неужели вы считаете, что я способен шантажировать собственную любовницу просто ради того, чтобы она была со мной? 

— Простите меня, посол. Я вовсе не хотел... 

— Не стоит извиняться. Вы почти угадали. 

Дурла не знал, что сказать. С одной стороны, это выглядело омерзительно. С другой, он почти проникся уважением к Виру — но вот каким способом он это признал. 

— Что вы, хм... как вы... словом... 

— Чем я ее шантажирую? — он пожал плечами. — Вряд ли будет честно раскрыть это. 

— Возможно. Но, все же, вряд ли шантаж с вашей стороны делает вам честь в любом случае. 

— Вполне вероятно, — признал Вир. — Но, все–таки, мужчина, в которого эта женщина влюблена по уши, может делать с ней все, что угодно. Тем не менее,... она все–таки принесла мне определенную выгоду. Она создала обо мне хорошее впечатление. 

— Хорошее впечатление? — но до него быстро дошло. — В глазах других на Вавилоне 5? 

— Именно. Вам это известно, Дурла, ведь вы же видели ее. Мужчина, возле которого находится подобная женщина,... это просто поднимает его в глазах других мужчин. Но давайте будем откровенны, а? — и он подался вперед. — Посмотрите на меня. Я серьезно, взгляните. Разве я похож на мужчину, который привлек бы Мэриел? Да, у меня есть некоторые достоинства, но давайте посмотрим правде в лицо: я не в ее вкусе. Теперь–то вы понимаете, почему мне не хочется, чтобы эти мои слова покинули пределы этого кабинета? 

— Конечно, конечно. Другим может показаться, что она остается с вами просто из страха перед тем, что вы можете выставить ее... в неприглядном свете. И все же... вы говорите, что желаете избавиться от нее несмотря ни на что. Что вы готовы „отдать” ее мне, как вы сами выразились, — он откинулся назад в кресле, сцепил пальцы. — Почему? Жизненный опыт подсказывает мне, посол, что люди редко делают что–либо по доброте душевной. Если же сказать конкретнее, все они чего–то добиваются. А что хотите вы? 

Вир испустил долгий вздох. На мгновение маска лощеного дипломата свалилась с него, и истинные чувства чуть не вырвались наружу. Он сказал, не глядя на Дурлу: 

— Верите или нет, министр, но я некогда был порядочным парнем. Мне и не снилось, что я смогу силой привязать к себе женщину. Мне... пришлось к кое–кому обратиться. К тому, кто мне больше нравится, — он бросил взгляд в сторону Дурлы. — Мне прежде доводилось видеть некоторые выступления министра Валлко. С некоторым запозданием я получал их видеозаписи на Вавилоне 5. И даже лично посетил одно этим утром. И он говорил о том, какой должна стать Прима Центавра, и какими должны быть мы. О том, ради чего нам стоит жить, и как мы должны стремиться к тому, чтобы стать теми, кем мы были раньше. 

— Министр невероятно сильный оратор, — согласился Дурла. Он с гордостью выпятил вперед грудь. — Знаете, это я его нашел. Сделал его нашим духовным лидером. 

— Да? Не удивлен, — и Вир медленно выдохнул. — В любом случае... я задумался над тем, о чем он говорил... насчет того, чтобы вновь стать теми, кем мы были раньше. И я ощутил своего рода... ностальгию, полагаю, что это верное слово. Ностальгию по тому мужскому характеру. Такой мужчина никогда в жизни не поступил бы так, как поступил я. Полагаю, что это звучит забавно. 

— Нет, вовсе нет. 

— Естественно, у меня возник вопрос, интересует ли вас она? — его брови изогнулись, выражая любопытство. — А? 

Дурле пришлось собрать всю свою выдержку, чтобы не закричать: „Да! Да! Сколько себя помню, я о ней мечтал! С тех пор, как меня стали возбуждать женщины, я хочу только ее!” Но вместо этого он, с выражением абсолютного спокойствия на лице, произнес: 

— Она... довольно привлекательная. Можно даже сказать, весьма жизнерадостная. Признаюсь, в последнее время я уделял очень мало внимания женщинам. У меня и без них полно забот. Очень трудно совмещать дела сердечные с делами государственными... 

— О, абсолютно... абсолютно с вами согласен. И все же... есть одно затруднение. Главное — понимание, полагаю, вам это известно. Я хочу поступить как лучше, но мне бы не хотелось, чтобы люди начали говорить, что я уступил вам Мэриел, чтобы подлизаться. Не буду говорить вам, как в этом случае буду выглядеть, — Дурла кивнул, и Вир продолжил дальше: — Я не хочу, чтобы они узнали, при каких обстоятельствах мне досталась Мэриел. А вам, с другой стороны, вовсе не захочется, чтобы все считали, что вам досталась женщина, которую отверг не только император, но и посол с Вавилона 5. Вряд ли это пойдет на пользу вашей репутации. 

— Веские доводы. 

Вир нетерпеливо наклонился вперед. 

— Насколько сильно она вам нравится? Действительно ли вы хотите ее получить? 

Дурла искоса посмотрел на него. 

— А что, — медленно спросил он, — вы предлагаете? 

Вир улыбнулся. 

— Вы игрок? — спросил он. 

— Если того требуют обстоятельства, — ответил Дурла. — Расскажите, что у вас на уме? 

После бомбардировок на Приме Центавра стало проводиться систематическое искоренение всего, что имело отношение к людям, Земле или к Межзвездному Альянсу вообще. Некоторое время земляне и их разнообразные безделушки были весьма популярны на Приме Центавра, но с тех пор, как Земля стала смертельным врагом, Валлко начал агрессивно призывать вернуться к центаврианским корням. Естественно, центавриане с радостью отказались от всего заимствованного. 

Точнее, почти от всего. Было одно примечательное исключение, которому отводилось важное место в плане Вира. 

Покер. 

Невероятно увлекательная и коварная игра настолько пришлась по душе центаврианам, что стала частью их культуры. Поэтому, чтобы там ни требовал Валлко в русле политики изоляционизма, никто — особенно в высших кругах общества, где покер стал особенно популярен, — не собирался лишаться столь увлекательного способа времяпрепровождения. Ходили слухи что, на самом деле, покер был изобретен первым центаврианским послом, который выучил ему землян, и так игра постепенно начала распространяться. 

В этот вечер во дворце шла довольно оживленная игра. Лондо знал об этом и, сидя в тронном зале, думал о том, что раньше он бы к ней присоединился. Теперь же он был императором. Императору неприлично появляться в игровой зале. Что подумают в обществе? 

— Я — император, — сказал он вслух, внезапно осознав этот факт. — Какое мне дело до того, что могут подумать другие? 

Он поднялся с трона и направился к двери. К нему немедленно подошел Трок и произнес: 

— Ваше Высочество, я думал, вы говорили, что этот вечер хотели провести здесь... 

— Я делаю это каждый вечер. Я устал от однообразия. Жизнь слишком коротка, Трок. Пойдем. 

— Куда, Ваше Высочество? 

Лондо повернулся к нему и сказал: 

— В свое время я слыл неплохим игроком в покер. Насколько я понял, здесь сейчас как раз идет игра. Проводи меня туда. 

— Ваше Высочество, я не знаю, что... 

— Я вовсе не собирался спрашивать твоего мнения по этому поводу, Трок, — жестко сказал ему Лондо. — Итак,... ты выполнишь то, о чем я тебя попросил, или мне придется сделать это самому,... а позднее найти способ выразить тебе мое неудовольствие? 

Мгновением позже Трок с неохотой вел Лондо по длинному коридору. Из дальнего конца зала отчетливо доносился смех. Лондо уже успел забыть, когда в последний раз слышал во дворце по–настоящему веселый смех. Казалось, это место погрязло в интригах, закулисной политике и делах, которые не предвещали ничего хорошего народу Примы Центавра. 

Смех становился все громче, и Лондо заметил, что все присутствующие явно недоверчиво обсуждали что–то, только что сказанное. Лондо удалось разобрать несколько фраз, раздававшихся с разных сторон. 

— Да он шутит. 

— Дерзкий ход. 

— Вы не посмеете. 

А потом вдруг все замолчали. 

Сначала Лондо подумал, что внезапно наступившая тишина — это реакция на его появление, но потом, войдя в зал, увидел, что внимание всех присутствующих сосредоточено вовсе не на двери, а на двух игроках, сидящих за столом. Кровь застыла в жилах Лондо, когда он разглядел их. 

Одним из них был Вир. Другим Дурла. Они смотрели друг на друга поверх вееров карт, зажатых в руках. Вокруг стола также сидели Куто, Кастиг Лион и Мунфис, новоиспеченный министр образования, один из самых непроходимых тупиц, которых Лондо доводилось встречать на своем веку. Их карты лежали на столе: очевидно, они уже выбыли из игры. 

Лондо не знал, печалиться или радоваться тому, что Вир оказался среди игроков. То, что Вир находится в обществе министров и ведет себя так непринужденно, поможет ему появляться здесь, когда вздумается. А самому Лондо будет гораздо проще поймать его и поговорить, когда захочется. Но, с другой стороны, последнее, чего он хотел бы пожелать Виру, это превратиться в такого же, как они, жадного до власти хищника. 

— Я вам не помешал? — спросил Лондо. 

Они уставились на него, а потом начали автоматически подниматься. 

— Нет, нет, не надо вставать, — сказал он, жестом приказывая им оставаться на своих местах. — Я хотел к вам присоединиться... но, похоже, сейчас обстановка слишком накалена. Полагаю, кто–то недавно поднял ставки? 

— Можно сказать, что так, — заметил Вир. 

Куто развернул в кресле свое массивное тело, чтобы взглянуть на императора и произнес: 

— Посол только что поставил на кон свою любовницу. 

— Что? — Лондо сначала не понял, о чем шла речь, но потом до него дошло. Он недоверчиво уставился на Вира. 

— Ты... шутишь. 

Вир кивнул. 

Как бы Лондо ни относился к Мэриел, происходящее вызвало у него тошноту. 

— Вир, она же свободная женщина. Ты не можешь ставить ее на кон... 

— На самом деле, могу. Она исполнит долг чести, если до этого дойдет... — ответил ему Вир. 

— Но почему ты решил использовать ее в качестве... фишки?! — спросил Лондо. 

— Потому что у меня закончились деньги, — резонно ответил Вир. — К тому же... — Вир поманил его к себе поближе и, когда Лондо наклонился к нему, показал свои карты. Лондо взглянул. Четыре короля. 

— О. Вот как, — произнес Лондо. 

— Посол ищет способ убедить меня изменить ставку, — задумчиво произнес Дурла. — И император на его стороне. Хм–м. Не знаю, стоит ли принимать ее. С одной стороны — внушительная сумма, с другой — женщина. Женщина не имеет денежной стоимости, а ее личные ресурсы весьма ограничены, но она, определенно... навевает какую–то ностальгию. Что же мне делать, что же делать... — он посмотрел на карты в своей руке, а потом сказал: — Ладно. Ставка принята. 

Вир с торжествующей улыбкой на лице выложил на стол свои карты. Дурла с удивлением моргнул. 

— Этого, — сказал он, — я не ожидал. 

— Благодарю вас, — сказал Вир и потянулся за фишками, которые должны были составить его выигрыш. 

Но Дурла продолжил, даже не переведя дух: 

— Но, уверен, вы тоже не ожидали... вот этого. 

И он выложил на стол, одного за другим, четырех тузов. 

Над столом воцарилась мертвая тишина. Лондо переводил взгляд с одного на другого, ожидая от игроков реплик или хоть какой–нибудь реакции. А потом Вир рассмеялся. Он долго и громко смеялся, а потом наклонился над столом, схватил руку Дурлы и крепко пожал ее. 

— Хорошая игра! — сказал он. — Отлично сыграно! Я немедленно поставлю Мэриел в известность. 

— Вы — человек чести, Вир Котто, — церемонно ответил Дурла, — и весьма опасный противник. Я не испытываю по отношению к вам ничего, кроме глубочайшего уважения. 

Вир грациозно поклонился, и вылез из–за стола. 

— Ви–и–р. Можно тебя на минутку, — произнес Лондо, шагнув следом за Виром, и они вместе покинули комнату. Лондо открыл было рот, но тут услышал звук чьих–то шагов позади них. Не оборачиваясь, произнес: 

— Трок, можно нам с Виром поговорить наедине? 

Трок к настоящему времени уже успел крепко усвоить, что спорить не следует, и отступил назад. 

— Вир, — резко спросил Лондо, — ты хоть соображаешь, что творишь? А Мэриел спросить разве не надо? 

— Не обязательно, — ответил Вир. — Она не будет возражать. На самом деле, думается мне, ей стало скучно на Вавилоне 5, она затосковала по обществу дома. Но в чем дело, Ваше Высочество? Вам не по душе, что она будет жить во дворце? Боитесь? 

— Нет, я не боюсь... 

— А надо бы, — Вир внезапно понизил голос. — Ведь она пыталась убить вас, Лондо. Мы оба знаем это. О, она заявила, что это была случайность. Сказала, что понятия не имела о том, что это статуэтка–ловушка. Но это неправда, — и слова полились из него потоком. — Еще до появления на Вавилоне 5 она знала, что вы решили развестись с двумя женами, и не собиралась испытывать удачу. В прошлом она уже имела дело со Стоунером и уговорила его привезти эту статуэтку на Вавилон 5 якобы для „перепродажи”. Продавая ее торговцу, Стоунер намекнул на то, что некая привлекательная центаврианка очень ею интересовалась,... и она ведь просто указала на эту фигурку, не дотрагиваясь до нее, потому что триггер был настроен на прикосновение любого центаврианина. Я бы на вашем месте не испытывал к ней особой симпатии, Лондо. 

Лондо был поражен этим потоком информации. 

— Откуда ты все это узнал? 

— Она рассказала. 

— А, она тебе рассказала... почему? 

— Потому что я попросил ее об этом. По правде говоря, совсем недавно. О, не волнуйтесь, Лондо... она больше не представляет для вас угрозы. У нее... теперь другое на уме. 

— Вир, если отбросить все, что ты сейчас мне сказал, признаю, отбросить придется очень много, я гораздо больше беспокоюсь о тебе, нежели о Мэриел. 

— Обо мне? Но почему? Мне казалось, что вы будете только рады, если я брошу ее. 

— Потому что, — и Лондо беспомощно развел руками, — мне казалось, что она сделала тебя счастливым. Я думал, что она, возможно, изменилась. Но теперь я вижу, — и он пристально взглянул в лицо Вира, пытаясь увидеть хоть какие–то признаки того наивного юного центаврианина, которого он когда–то знал, — что она и на половину не изменилась так, как ты. 

— Я вырос, Лондо. Вот и все, — ответил Вир. — Это происходит с каждым из нас. Ну... со всеми, кроме Питера Пэна. 

— Что? — Лондо смущенно моргнул. — Кого? 

Вир отмахнулся. 

— Неважно. Лондо, послушайте,... я безмерно уважаю вас, ваше положение и вообще,... но, не вмешивайтесь, хорошо? Просто это не ваше дело. 

С этими словами он прибавил шагу и поспешил к себе, оставив совершенно сбитого с толку императора наедине со своей бессонницей. 

Мэриел почти закончила собирать вещи, когда раздался звонок в дверь. 

— Да? — сказала она. Дверь распахнулась, и Мэриел удивленно моргнула. 

— Надо же. Чем обязана такой честью? 

Лондо вошел в комнату, держа руки сложенными за спиной. 

— Привет, Мэриел, — произнес он. — Неплохо выглядишь. 

— Приветствую вас, Ваше Высочество. Я должна поклониться? — и она сделала церемонный реверанс. 

— Думаю, что нам ни к чему такие формальности, моя дорогая. 

Он медленно и осторожно приблизился к ней, будто опасаясь, что она может взорваться. 

— Итак, может, скажешь мне, Мэриел, что за игру ты ведешь на этот раз, а? 

— Игру? 

— Я слышал, что ты сменила покровителей. Перешла от Вира к Дурле. Решила, что он даст тебе больше надежд на возвышение? 

— На случай, если этого вы не слышали, Лондо, — ровно ответила она, — я даже не присутствовала на игре, на которой меня проиграли. Никто даже не спросил моего мнения. Но Вир ясно дал мне понять, что на кон была поставлена его честь. У меня не оставалось иного выхода. К тому же, — и она пожала плечами, — Дурла достаточно привлекательный мужчина. Кажется, я ему нравлюсь. Он занимает высокое положение в правительстве. Вир обаятельный и забавный, но это пока все, что у него есть. Так что, для меня все сложилось вполне удачно. И я уже давно потеряла все иллюзии относительно моего предназначения в жизни. 

— И что же это за предназначение? 

— Ну, Лондо... конечно, делать мужчин счастливыми. Разве ты не был счастлив со мной? — она слащаво улыбнулась, проведя тонким пальчиком по складке на его подбородке. — Некоторые вещи мне всегда удавались превосходно. 

— Например, манипулировать теми, кто поддался твоим чарам. Скажи мне честно, Мэриел, конечно, если ты в принципе способна что–либо делать честно, ты, каким–то образом, организовала эту игру? Ты режиссировала всю комбинацию? 

— Почему я всегда должна что–то „устраивать”? — спросила она, и некоторая толика тщательно изображаемой любезности соскользнула с ее лица. — Если бы мне захотелось сменить Вира на Дурлу, то почему бы мне просто не прицепиться к Дурле,... особенно, учитывая твое мнение, что я ценю в Вире только то, как он служит моим целям? Зачем мне устраивать весь этот спектакль с картами? 

— Не знаю, — задумчиво произнес Лондо. — Но, если я узнаю... 

— Ну, даже если и узнаешь, что тогда, Лондо? Все участники удовлетворены результатами сегодняшней вечерней игры. Единственный, кому что–то не нравится — ты, но ведь ты не участвовал в игре. 

Он шагнул к ней и ровным голосом произнес: 

— Все произошло на Приме Центавра. Я, император, и есть Прима Центавра. Так что это меня касается. Что–то здесь нечисто. 

— На твоей планете тоже что–то нечисто, Лондо. Для Примы Центавра будет лучше, если ты станешь следить за порядком на ней, нежели за результатами игры в покер. 

Дверь снова распахнулась, и в проеме появился один из Первых Кандидатов. 

— Леди Мэриел, — поклонившись, произнес он, — меня прислал министр Дурла... 

— Да, конечно. Вот эта сумка, и еще вот, — она указала на несколько закрытых чемоданов. — Мне необходима помощь в том, чтобы как можно быстрее перевезти мои вещи с Вавилона 5. 

Она повернулась к Лондо и посмотрела на него широко распахнутыми невинными глазами. 

— Что–нибудь еще, Ваше Высочество? Или я могу быть свободна? 

Его челюсть дернулась несколько раз, будто он грыз орех. 

— Ступай, — наконец, выговорил он. 

— С вашего позволения, — сказала она, делая еще один сложный книксен, а потом направилась по коридору, оставив Лондо яростно хмуриться и гадать, ломая голову, что такое в этом мире только что произошло. 

Она преследовала его во снах. 

Год назад ему приснилась Мэриел и попросила начать раскопки на К0643. Спустя несколько месяцев она стала раз за разом являться ему и просить выполнить другие вещи. Во снах она была его проводником, ведь именно во сне его мозг работал — планировал и определял грядущую судьбу Примы Центавра. Сначала он не помнил, о чем именно она говорила с ним во снах. Но потом, спустя недели и месяцы, фрагменты складывались. Связь между ними — естественно, только духовная, — окрепла, стала более тесной. Теперь он помнил все, что слышал его спящий разум. Он даже стал ставить на ночь рядом записывающее устройство, на случай, если ему доведется проснуться во время такого вещего сна. Тогда он сможет записать все, каждую мысль, чтобы ничего не потерялось. 

Во многих снах она обещала ему, что, рано или поздно, будет принадлежать ему. Просто требовалось набраться терпения и упорно трудиться, и она, в конце концов, придет к нему по собственной воле. 

И вот этот день настал. 

Ему с трудом верилось в это. 

Она стояла посреди комнаты, облаченная в настолько тонкую и прозрачную ткань, которая, если взглянуть под определенным углом, казалась невидимой. 

— Здравствуйте, министр, — сказала она. 

Он вошел в комнату, и его ноги внезапно налились тяжестью. 

— Приветствую вас, леди, — сказал он, и его голос прозвучал очень хрипло. Дурла кашлянул, чтобы прочистить горло. — Думаю, вам стоит знать о том, что... если вы не желаете участвовать в этом... 

Она медленно подошла к нему. Дурле показалось, что она скользит к нему, как по льду, настолько незаметными были ее шаги и так грациозна походка. Мэриел подошла к нему и обняла руками за плечи. 

— Я, — мягко произнесла она, — именно там, где хочу... и именно с тем, с кем я хочу быть... 

— Это... все так неожиданно, — ответил он. 

Но она покачала головой. 

— Для вас — возможно. Но для меня это был долгий путь. Я восхищалась вами издали, Дурла... Наверняка вы почувствовали это там, на Вавилоне 5... 

— Но там вы, в основном, говорили о Вире. 

Она засмеялась, и ее смех зазвенел, подобно тысяче маленьких колокольчиков. 

— Все это делалось лишь для того, дорогой Дурла, чтобы вызвать вашу ревность. Наверняка все мужчины, подобные вам, испытывали подобное чувство. А вы, — и она начала расстегивать свою рубашку, — единственный великий лидер на этой планете. Это всем известно. 

— Да? — от этих слов не только его гордость зашевелилась. 

— Ну, конечно. Разве не вы организовали и воплотили все эти проекты восстановления? Разве не вы поддерживаете императора, развиваете программы, подбираете нужных людей на ключевые посты? Кто, как не вы, видит наш мир именно таким, каким он должен стать? Кто заставляет трепетать сердце и душу народа? И разве не вы основали Башню Власти? Разве не вы выбрали Валлко на его пост, дабы он поднимал дух всего нашего народа? И, кто знает, сколько еще у вас грандиозных планов? 

— Да, они грандиозны, — и он запнулся. — Вам хочется, чтобы я рассказал о них? Вам, действительно, интересно? 

— Мне интересно лишь то, как они отразятся на вашем величии, — ответила Мэриел, жарко дохнув ему прямо в ухо. Он с трудом устоял на подкашивающихся ногах. — Но не стоит говорить об этом сейчас. Полагаю, мы займемся кое–чем другим... гораздо более интересным, — и она коснулась его лица рукой. — Остальное может подождать... некоторое время. Но не вы... 

Он кивнул. Его горло перехватило судорогой, и он не мог издать ни звука. 

— Пожалуй, не стоит дольше ждать, — сказала она и нежно поцеловала. 

Когда их губы разъединились, он прошептал: 

— Ты знала... ты ведь, как–то, всегда об этом знала... 

— Конечно же, я знала. 

— О моих снах... ты мне часто снилась... 

На мгновение ее глаза сверкнули, и он принял это за знак согласия. Но в тот момент он был так поглощен происходящим, а она быстро произнесла: 

— Да, все эти сны... Теперь все они сбылись, Дурла... и стали явью. 

Она быстро расстегнула что–то на своем плече, и одежда соскользнула с ее тела. Потом он набросился на нее, как бешеный зверь, который наконец–то выпустил все, что так долго сдерживал... 

Когда они были вместе, она заставила себя отрешиться от своих мыслей. Весь ее разум, все тело заполнял образ Вира. Она задумалась о том, как оказалась здесь. 

„Я была очень плохой”, — думала она, — „и вела себя очень скверно, творила ужасные вещи, использовала людей и теперь это мое наказание. Потому что Вир сказал мне, что Дурла — ключ ко всему. Что у него есть нужная нам информация, поэтому я должна всегда быть рядом с Дурлой. Только так я смогу узнать и передать Виру то, что ему нужно. Если я буду рядом с Дурлой, то сделаю Вира счастливым. А я должна сделать его счастливым. Если мне это не удастся, то я умру. 

И, когда Дурла увидел слезы, текущие по ее лицу, она сказала, что это всего лишь слезы радости. И он поверил в это, потому что ему хотелось в это верить. 

Вир стоял на балконе, с которого открывался вид на Приму Центавра. Он думал о том, что необходимо сделать, чтобы народ жил в безопасности, и о жертвах, на которые придется пойти ради этого. 

Он думал о том, что теперь ему удалось завоевать расположение Дурлы, потому что он дал министру то, о чем тот больше всего мечтал, причем, никто из них не потерял своего лица. За это Дурла будет вечно в долгу перед ним. 

Ему были слишком хорошо известны повадки таких, как Дурла. Они действуют так, будто являются вершителями судеб, думая, что судьба на их стороне и всегда даст им то, о чем они мечтают, стоит лишь об этом попросить. Возможно, у Дурлы, первоначально, и были какие–то сомнения, но Вир знал, что Дурла не будет особо расспрашивать Мэриел, насколько добровольно она на это согласилась. Ему вовсе не хотелось упустить ее из рук, когда она, наконец–то, досталась ему. 

Надо действовать самим, тихо. Вся эта тьма, вся эта ложь, все эти ужасные твари, прячущиеся во тьме — вот с чем Виру предстояло справиться. Виру и тем, кто по своей воле или невольно, станет его союзниками. Ибо, если Межзвездный Альянс или Шеридан узнают о том, что здесь происходит, Прима Центавра сгорит в огне. Вир был в этом уверен. Он не хотел снова пройти через этот ужас. Ему хотелось сделать все возможное, чтобы избежать этого. 

Потому что ситуация все ухудшалась. 

Он должен сначала разыскать кое–кого. Ему нужно найти таких, как Рем Ланас и Ренегар, тех, кому удалось уцелеть после ужасной катастрофы на К0643. Они знали о том, что Вир пытался их предупредить, и должны были усвоить, что, когда Вир о чем–то предупреждает, то будет крайне неблагоразумно не обращать на это внимания. И до них доходили слухи, странные байки, рассказы друзей и друзей их друзей. Истории о том, что часть Примы Центавра использовалась для не афишируемой работы, но в это дело допускали далеко не каждого центаврианского рабочего, вовсе нет. Нет, министерство определенно не было в восторге от результатов раскопок на К0643, и поскольку были нужны козлы отпущения, ими стали рабочие. Именно из–за небрежности рабочих были уничтожены эти раскопки. 

Теперь начали новые работы, и велись они на этот раз в полной секретности, а вся рабочая сила набиралась исключительно среди Первых Кандидатов. Молодость Примы Центавра, надежда будущего, набиралась для какого–то темного и страшного дела, о сути которого Вир не имел ни малейшего представления. 

Ему нужно было узнать гораздо больше, но Рем Ланас и Ренегар волновались, по крайней мере, в начале. Он знал, что они где–то рядом, и что они смогут много чем помочь ему. Они и им подобные, кому становилось известно о том, что на их любимой Приме Центавра творится что–то ужасное. Хотя, насколько ужасное, Вир не был готов сказать им. Пока не готов. Ему срочно нужен был свой человек в стане противника, причем, срочно. 

Он смог подумать лишь об одной подходящей личности. 

Вир твердил себе, что другого выбора у него нет. И, когда его совесть снова проснулась, он подумал о грешнице, и о том, что наказание должно соответствовать тяжести прегрешений. И о том, что те, кто назначает эти наказания, должны оценивать грехи беспристрастно, и при этом не иметь ни малейшего пятна на собственной душе. 

Он думал обо всем этом, а потом почувствовал холодный ветер, проникающий даже под его одежду. Не по сезону ледяной. Он закутался потеплее, и принялся рассматривать безоблачное ночное небо, осознав, что больше не может себя оправдывать. Наконец, он произнес слова, правдивость которых знал только он. 

— Я проклят, — сказал он в окружающую его пустоту, и не было никого поблизости, чтобы опровергнуть его слова.