Cover Легионы огня: долгая ночь Примы Центавра
Оглавление

Спящий почти проснулся. Внутри него зрела воля и стремление к исполнению того, что ему было предначертано исполнить. 
Процессия двигалась по направлению к нему, и спящий занял свое место... и принялся ждать... 
Скоро... скоро смысл его жизни будет ясен. Скоро, очень скоро... Шеридан будет мертв. Это было делом нескольких секунд. 

Глава 10

Вир сидел в своей каюте, пялился на стену, и думал о том, стоит ли дальше оставаться на Вавилоне 5. Он всю ночь не спал, размышляя над этим, но ответа так и не нашел. 
Он чувствовал, что не обладает набором качеств, необходимых послу, а его дипломатические способности, в лучшем случае, сомнительны. Но даже если бы он был величайшим и самым ловким в истории галактики дипломатом... разве можно достичь чего–нибудь путного, если никто не хочет с ним разговаривать? 
Всякий раз, когда он прогуливался по станции, это ощущение усиливалось. Окружающие смотрели на него с едва скрываемым презрением. Или с нескрываемым. Или гневно. 
Некогда Вавилон 5 казался ему очень страшным местом. Тайны скрывались за каждым углом, и он всегда чувствовал себя беспомощным, наблюдая за тем, как Лондо скатывался во тьму. Тогда он думал, что только безумец может предположить, что он будет испытывать по тем временам ностальгию. 
Но, несомненно, именно так и было. Какой бы сложной ни была в то время его жизнь, как бы ужасно ни складывалась ситуация: постепенная эскалация конфликтов, война в результате, даже убийство... все–таки, это были старые добрые времена. По крайней мере, тогда он нравился людям. У него были друзья. 
Он определенно нравился Гарибальди, потому что тот и подумать не мог о том, что Вир способен представлять собой угрозу безопасности станции. Но теперь центавриане являлись постоянной проблемой. Расой, которой нельзя доверять, которую нельзя оставлять без присмотра. Стоит ослабить бдительность, и центавриане воткнут тебе кинжал в спину. И Гарибальди, в обязанности которого входило предугадывать и ликвидировать всевозможные потенциальные проблемы, касающиеся безопасности всего Межзвездного Альянса, стал относиться к Виру подозрительно. 
Шеридан... 
Он считал Шеридана другом. Не то, чтобы очень близким, так как Шеридан был, в первую очередь, командиром Вавилона 5, но все–таки другом. С ним можно было поговорить по душам. Но сейчас Шеридан не осмеливался быть с ним дружелюбным. Это могло привести к множеству неприятностей в отношениях с Альянсом. Вряд ли Шеридану нравилось такое положение: он был слишком сильной личностью, чтобы позволять общественному мнению сбить его с избранного пути. Но Виру самому не хотелось создавать Шеридану проблемы: ставки были слишком высоки, Альянс был слишком важен, чтобы пойти на риск и вызвать раздражение его членов просто из–за того, что Вир чувствовал себя одиноким. 
Ленньер..., пожалуй, из них всех он больше всего скучал по Ленньеру. Будучи простыми атташе у своих уважаемых дипломатических начальников и учителей, они регулярно встречались, откровенничали друг с другом. Ленньер, вероятно, лучше всех понимал, через что пришлось пройти Виру. 
Но Ленньер вступил в ряды рейнджеров. Причины этого поступка оказались за гранью разумения Вира. Ленньер был глубоко религиозным, склонным к размышлениям, миролюбивым. С чего ему вздумалось мотаться по галактике, размахивая оружием? Когда Вир задал этот вопрос Лондо, тот на время задумался. Казалось, он перебирал в уме все, что знал о Ленньере, выискивая хоть какие–нибудь зацепки. А потом сказал: 
— Есть такая древняя земная организация — сильно романтизированная, — история которой может дать тебе ответ, если мои подозрения верны. Почитай про Французский Иностранный Легион. 
Вир так и сделал. Но, в результате, только еще больше запутался. Солдаты, вступали в эту строгую, даже жестокую организацию для того, чтобы забыть свое прошлое? В этом прошлом, обычно, оставались прекрасные, но недоступные женщины, которые разбили им сердца... так, по крайней мере, утверждала романтическая литература, на которую ссылался Лондо. Вир совершенно не представлял, как все это может относиться к Ленньеру, о чем и сказал Лондо. Тот просто пожал плечами и произнес: 
— Что я в этом понимаю? — и закрыл эту тему. 
Лондо. 
Он скучал по Лондо. Скучал по их прежним отношениям. Даже когда все шло плохо... Вир, по крайней мере, понимал, что происходит. Теперь же он занимал пост, теоретически, дающий ему намного больше власти и влияния, чем раньше, но чувствовал еще большее неудобство и беспомощность. Беседуя с Лондо о таинственном Реме Ланасе и императоре Кране, он не представлял, что все это значит, и что с этим делать. 
Рем Ланас, бездомный центаврианин, прячущийся где–то в Трущобах. Никаких данных о совершенных им преступлениях, вообще ничего. В сложившейся ситуации мысль о поисках в Трущобах была настолько неприятна Виру, что он сознательно откладывал их, пытаясь прежде определить, был ли какой–нибудь конкретный повод для розыска этого парня. Лондо, казалось, считал, что повод был, но кто знает, что теперь у него на уме? Он выглядел каким–то непостоянным, ушедшим в себя. Вир уже не в первый раз задумывался о том, не страдает ли Лондо каким–то психическим расстройством? Эта мысль была неприятной, но казалась вполне здравым объяснением. 
А император Кран? Зачем надо было обсуждать давно умерших правителей? 
— Император Кран, — вслух произнес Вир. 
Зачем Лондо завел о нем разговор? И что именно он сказал? 
Иногда можно согласиться с тем, что было верно, а что — неверно. И мы не желаем повторения случившегося. Никому. Никому, Вир. Ты слышишь меня? 
Так что же произошло с императором Краном? Вир осознал, что не помнит всех подробностей. Его убили, это все, что он помнил. Террористический акт. Но, опять же, подобная участь постигла многих императоров, так что Кран не был исключением. 
Вир подошел к своему компьютеру и открыл исторические файлы. Просматривая их, он начал припоминать, что Кран отличался от других убитых императоров тем, что был непохож на таких, как, допустим, Картажье. Кран на самом деле не был плохим императором, у него было доброе сердце, и двигали им благородные намерения. Он собирался объединить разрозненные рода Республики. Не стремясь к личному обогащению или славе, он думал о благе для всей Примы Центавра. 
После чтения файлов о некоторых наиболее ярких эпизодах из жизни Крана, Вир перешел к изучению обстоятельств его смерти. 
Это было так глупо. Такая бессмысленная смерть. Кран начал терять терпение в отношениях со Знатными Родами Примы Центавра, потому что чувствовал, они теряют связь с простым народом. Члены Знатных Родов, в основном, занимали высокие посты, дающие немалое влияние, носили пышные титулы. Относительно небольшой процент населения планеты обладал невероятно большим капиталом и узурпировал доступ к ресурсам планеты. Кран чувствовал, что лучший способ напомнить знати о том, в чем заключается их долг, это привести их к простому народу и „снова познакомить”. 
У Примы Центавра, как и у многих миров, была оборотная сторона. Были такие места, где собирались бедняки, которым больше некуда было податься. Там неимущие кое–как сводили концы с концами. И, как это всегда было, те, кто был наверху, знали о том, где живут те, кто внизу. Но живущие наверху просто научились не обращать на это внимания, научились заглушать в себе жалость и сострадание по отношению к тем, у кого ничего не было. „Они сами во всем виноваты”, — таким было самое частое оправдание, или: „Это не мое дело”. И далее в том же духе. 
Кран не хотел, чтобы так продолжалось дальше. Он вознамерился изменить мышление лидеров Знатных Родов тем же способом, каким хозяин учит домашнее животное не пачкать в доме. Когда домашний любимец делает лужицу, вы тыкаете его в нее носом. Кран, образно говоря, хотел проделать то же самое с главами Родов. 
Он организовал так называемую „Великую Экспедицию”: собрав всю высшую аристократию, повел процессию по самым неприглядным местам Примы Центавра. Он преследовал двоякую цель: хотел напомнить главам Родов о том, что существуют те, кто отчаянно нуждается в помощи, и одновременно, его присутствие также должно было стать символом надежды для всех тех, кто был слишком беден, чтобы претендовать на часть богатства планеты. 
Он мечтал о единстве нации, о возрождении патриотизма. Он хотел, чтобы на Приме Центавра объединились все — от представителей высшего света до выходцев из самых низов, дабы вернуть Республике былое величие. 
„Нельзя построить дворец на фундаменте из грязи, — писал он. — Грязь нужно осушить и превратить в материал, из которого потом строить фундамент будущего величия”. 
Он искал единства. Искал — какая ирония, — союза. Вир не смог удержаться от грустной улыбки. Почему–то Кран напомнил ему Шеридана. 
Таков был Кран, думающий о великолепии, о путях развития всего центаврианского общества. Если верить историческим записям, прочитанным Виром, „Великая Экспедиция” направлялась в самые мрачные уголки Примы Центавра, и это было то еще зрелище. Все самые богатые центавриане, в роскошных нарядах, увешанные драгоценностями, вероятно, чувствовали себя неловко, глядя, причем многие впервые, на нищету и нужду, на голод и бесправие. Незнание жизни низов давно превратилось в невежество, а невежество привело к безразличию. Лондо однажды сказал Виру, что невежество и безразличие представляют собой убийственное сочетание. Невежество можно излечить просвещением, от безразличия можно избавиться, если найти что–либо такое, отчего в жилах закипит кровь, побуждая душу действовать. Но невежество и безразличие, слившись воедино, образуют почти непреодолимую стену. 
Кран решил разрушить эту стену, и начало „Великой Экспедиции”, кажется, свидетельствовало о том, что его цель достижима. Главы Родов были поражены, они не могли отвести глаза при виде такой нищеты. Говорили, что некоторые были тронуты до слез. 
Но все усилия пропали впустую. 
Его звали Тук Марот. Он родился нищим, вырос в нищете и видел богатство и величие центаврианской знати лишь издали. Он сидел в канаве, с ненавистью и завистью глядя на приближающуюся процессию. Позднее он сказал, что все, что он видел, это солнце, сверкающее на отделанных золотом мундирах дворян. А император... 
„Казалось, он светился, сиял, — говорил Марот, — как бы вобрав в себя души тех, кто умер в нищете ради того, чтобы у него было все”. Вероятно, сверкающий императорский нагрудник, висевший на шее императора, окончательно вывел Марота из себя. 
Позднее он заявил, что действовал спонтанно, что сам не знал, почему так поступил. Существовало распространенное мнение о том, что им овладело временное помешательство, поэтому к его действиям стоило относиться более снисходительно. 
Кран не заметил выстрела. Только что он улыбался, махал рукой, кивал. Толпа вокруг него шумела, возможно, он даже не услышал звука выстрела. Но в следующее мгновение он в изумлении уставился на обширное красное пятно, появившееся на груди. Его ноги подкосились, и ошеломленная охрана, не ожидавшая ничего подобного во время благотворительной миссии, подхватила его. Марот развернулся и удрал, скрывшись в городских трущобах. Крана быстро доставили в больницу, но было слишком поздно. Он умер по дороге. Ходили слухи, что он умер еще до того, как его подхватили гвардейцы. 
Этот инцидент породил вспышку взаимных обвинений. Знать отправила армию на штурм беднейших кварталов города, требуя выдачи убийцы, требуя правосудия. Главным же поводом стала возможность мысленно очернить бедняков, наказать их всех за действия одного. Поступив так, они освободили себя от обязанности помогать нуждающимся. Выгорел целый район города, прежде чем Марота выдала убитая горем мать. 
Бедная женщина покончила с собой, разрезав живот, некогда выносивший дитя, совершившее потом столь гнусное деяние. 
Но история писалась влиятельными лицами. Теми, кто громил бедняков и позже искал оправдания своим действиям. Так что позднее историки рисовали Крана как глупца, сбившегося с пути. Бедняки, решили они, должны сами добиваться успеха, а если им это не удавалось, то, значит, они того заслужили. И любого правителя, симпатизирующего им, постигнет такая же трагическая участь. 
Вир перестал читать и уныло покачал головой. Бедный Лондо. По–видимому, он хотел сказать ему о том, что сам обречен на неудачу. Что история назовет его глупцом. 
Или хуже, Лондо беспокоился о том, что может погибнуть от рук какого–нибудь безумца. Или... 
Или... 
Какой же я идиот! — вскричал Вир и вскочил на ноги так резко, что ударился коленом о край стола. 
Он даже не почувствовал боли. Он лихорадочно думал, пытаясь сообразить, что делать. Потом бросился к шкафу и отыскал там свою старую одежду. Это не составило труда. Хотя Вир за последнее время сильно похудел, он по–прежнему хранил свои старые вещи, ибо привык ничего не выбрасывать. Всегда может случиться так, что он снова потолстеет, это с ним время от времени случалось, и тогда ему будет что надеть. 
Он извлек из шкафа один из своих старых костюмов, рубашку, жилет и брюки, плохо сочетающиеся друг с другом, и быстро переоделся. Неудачное сочетание, и то, что вещи свободно болтались на нем, придавало одеянию поношенный вид, что и требовалось. 
Он вернулся к терминалу и торопливо распечатал фотографию. Потом достал плащ. Вир редко его носил: это был прощальный подарок матери, смысла которого он так и не понял. Этот плащ годился на все случаи жизни, у него даже был капюшон на случай дождя или снега, но что может случиться с погодой на космической станции? Вряд ли там могли идти дожди. 
Но он надел плащ, как будто собирался гулять в грозу, и натянул на голову капюшон, чтобы скрыть лицо. В таком виде он направился в Трущобы, надеясь, что еще не опоздал. 

Одна только мысль о том, чтобы спуститься в Трущобы была для Вира невыносимой, но он понимал, что иного пути нет. Он снова взвесил все за и против, но, к сожалению, это был единственный вариант. 
Сначала он почувствовал запах. В Трущобах воздушные фильтры были менее эффективными, чем в других частях станции. Впрочем, это было объяснимо. Конструкторы станции не предполагали, что кто–то будет жить в технических коридорах и складских помещениях, следовательно, проектом не было предусмотрено таких мощных вентиляторов и того же количества вентиляционных каналов, как в остальных секторах Вавилона 5. Если прибавить к этому отсутствие каких–либо санитарных удобств, то все это делало Трущобы тем местом, куда решишь направиться лишь в крайнем случае. 
Но здесь, по крайней мере, никто не обращал на Вира внимания. В этом смысле находиться здесь было гораздо приятнее, чем наверху. На Вира периодически бросали взгляды, но лишь для того, чтобы определить, не опасен ли он. Почувствовав чужой взгляд, Вир высовывал нос из–под капюшона и слащаво улыбался, показывая, что не замышляет ничего дурного. После этого прохожие, обычно, шли дальше по своим делам. 
Вир сжимал в руке фотографию. Это было последнее изображение Рема Ланаса. Вир так часто смотрел на нее, что, казалось, каждая черточка лица незнакомца навеки запечатлелась в его памяти. 
Он рассматривал толпу, хаотично колышущуюся вокруг, пытаясь обнаружить объект своих поисков. Шансов на удачу было немного, но он не видел иного выхода. Вир старался не привлекать внимания, и это не составляло особого труда. Казалось, никому не было до него дела... как, впрочем, и до всего остального. 
Он грустно рассматривал разнообразные палатки и хибары, беспорядочно разбросанные по Трущобам. Какие–то люди, видимо, члены одной семьи, собрались вокруг костра и жарили что–то, похожее на червей. От одного их вида Вира начало подташнивать. Это помогло ему по достоинству оценить свою жизнь. Здесь его личные проблемы показались такими ничтожными. Ну и что с того, что представители Альянса косились на него. Косились на него. И это была его самая серьезная проблема. По крайней мере, он был одет, сыт, и у него была крыша над головой. У него были все удобства, и ему не хватало лишь дружеского общения. Но дружеское общение было всего лишь крошечной частью того, в чем нуждались эти несчастные. 
Он потратил несколько часов на поиски, даже осмелился начать расспрашивать прохожих о том, не видели ли они Рема Ланаса, показывая им фотографию, дабы освежить их память. В большинстве случаев ответом ему был пустой взгляд. Возможно, они, правда, не знали этого центаврианина, хотя, скорей всего, им было на все наплевать. Во–первых, им не было дела до Рема Ланаса. Во–вторых, этот странный центаврианин, расспрашивающий окружающих, явно был пришлым, невзирая на его ветхую одежду. Возможно, он — внедренный агент какой–либо организации. Так зачем с ним связываться? Пусть, в конце концов, ему помогают другие. 
Это было естественно, и Вир мог легко это понять. Возможно, он был бы более снисходителен к реакции местного населения, если бы от этого не зависела жизнь. 
Если, конечно, предположить, что он прав, а не просто выдумал все это, неправильно истолковав туманные намеки Лондо. 
И тут он услышал шум. 
Звук доносился издалека. Гул голосов, звучавших одновременно и перекрывавших друг друга, но один голос был явно громче остальных. В то время как все другие голоса возбужденно звенели, этот властный голос был твердым и звучным. Вир знал этот голос так же хорошо, как и свой собственный, или голос Лондо. Это был голос Шеридана. 
Процессия приближалась. Тот самый „проект исправления”, о котором говорил Шеридан. 
Вир огляделся, пытаясь увидеть хоть какой–нибудь признак Рема Ланаса. Ничего. Возможно, он упустил его, или Рем Ланас был где–то за пределами его поля зрения, крутился неподалеку. 
Пока он стоял здесь, обитатели Трущоб начали недоуменно переглядываться, не представляя, что значит вся эта кутерьма. По–видимому, некоторые из них подумали, что служба безопасности устроила очередную облаву. Но на сей раз не было слышно звуков перезарядки оружия или предупредительных выстрелов. Все выглядело вполне мирно. 
Этот коридор являлся главным, от него в разные стороны отходило несколько более узких галерей. Возможно, там и прятался Рем Ланас, предположил Вир. Хотя он мог и ошибаться, Виру вообще стало казаться, что он в принципе неверно оценил ситуацию. Все–таки надо было обратиться к охранникам. Он должен был рассказать о своих проблемах еще кому–нибудь. 
Вир повернулся было... 
...и заметил краем глаза вспышку света. 
На мгновение он растерялся. Вир не был уверен в том, где именно и что сверкнуло. Но вспышка почему–то привлекала его внимание к другому коридору, которого он ранее не заметил. А потом он ахнул в изумлении, не в силах поверить в свою удачу. 
Там стоял Рем Ланас. Он был примерно одного роста с Виром, но более худой, длиннорукий и узкоплечий. Вир был ошеломлен. Несмотря на то, что он помнил описание Рема Ланаса, все же сверился с фотографией. Ланас выглядел более потрепанным, чем на фото, но это, определенно, был он. 
Он стоял в узком проходе, ведущем перпендикулярно основному, выглядывал из–за угла в главный коридор, опираясь рукой о стену. Очевидно, он к чему–то прислушивался. Он прислушивался, то и дело выглядывая из–за угла, как будто пытался определить, насколько быстро двигается Шеридан со спутниками. 
Теперь и сам Вир увидел Шеридана и процессию в дальнем конце коридора. Ланас стоял так, что мог, сделав всего несколько шагов, с легкостью преградить путь группе. Шеридан и его спутники были окружены охраной во главе с Заком. Вир видел, как Зак всматривается в толпу, пристально изучая каждого, кто приближался к ним, глядя на их руки... 
Их руки. Ну, конечно. Чтобы проверить, нет ли в них оружия. 
Вир последовал примеру Зака. В руках Ланаса ничего не было. Кажется, оружия у него нет. Тем не менее, что–то в его поведении прямо–таки кричало об опасности. Как мог быстро и незаметно, Вир начал проталкиваться к нему. Это не представляло особого труда: Ланас ни на что не обращал внимания. Казалось, его беспокоило что–то другое. 
„Дайте мне пройти”, повторял про себя Вир. „Да пропустите же меня”. 
Проблема была в том, что у него не было ничего определенного, никаких конкретных причин для обоснования своих действия. Но его будто подталкивала некая сила. Вир не в первый раз ощущал такое. Правда, раньше рядом с ним всегда был Лондо, который, если можно так выразиться, правил кораблем. Сейчас же все зависело от него самого..., если предположить, что он не ошибся. Все–таки оставалась вероятность того, что он все неправильно понял, и его выводы — только плоды разыгравшегося воображения. 
Он подбирался все ближе и ближе, а Рем до сих пор не заметил его. Теперь Вир мог ясно видеть глаза Рема, и взгляд парня напугал его. Складывалось впечатление, что Ланас был не в себе. Его глаза были широко распахнуты, но ничего не выражали, как будто внутри его была пустота, а тело было просто оболочкой, одеждой, вроде плаща. Он застыл в позе, напоминающей крупного зверя, изготовившегося к броску. Или капкан, который вот–вот захлопнется. 
А его горло... 
Взгляд Вира мгновенно сосредоточился на горле Рема Ланаса, потому что, невероятно, оно, казалось, шевелилось само по себе. Оно мягко и ритмично пульсировало. Вир понятия не имел, как это могло быть. 
Шеридан все еще был далеко, но с каждой секундой приближался,... а в то же самое время Вир все ближе подкрадывался к Рему. 
Вир уже был в нескольких шагах от цели, когда Рем Ланас заметил его. 
Вир не знал, что именно привлекло его внимание. Возможно, неловкое движение Вира, или его предупредило об опасности какое–то шестое чувство. Как бы то ни было, Ланас резко повернул голову, и взгляд широко раскрытых пустых глаз сосредоточился на Вире. Его горло, казалось, пульсировало еще яростней. 
Вир замер на месте. Он не знал, что ему делать. А потом, пока разум отчаянно пытался разработать приемлемую стратегию, он сделал единственное, что сумел придумать. Вир откинул капюшон, на его лице расплылась широкая улыбка, и он радостно закричал: 
— Рем! Рем Ланас! Неужели это ты? Это я! Котто! Вир Котто! Как жизнь?! 
Ланас слегка склонил голову. Казалось, он пытался сосредоточиться на Вире. 
— Только не говори, что ты не помнишь меня! — продолжал Вир. — После всех этих сумасшедших денечков, которые мы провели вместе с тобой! 
Говоря это, он еще приблизился к Рему. Теперь их разделяла всего пара шагов. 
Но Шеридан и его спутники тоже приближались. Рем резко повернул голову обратно в сторону процессии и двинулся туда. Вир шагнул ему наперерез, и Ланас, наконец–то, впервые сосредоточился именно на нем. В его глазах появилось нечто ужасное, нечто темное и жуткое, и Виру показалось, будто в его голове раздался крик. 
И горло больше не пульсировало. Оно... по нему пробегали волны. 
В нем что–то было. Что–то двигалось вверх по его глотке, и Ланас начал кашлять, из его горла раздался хрип, а губы задрожали, как будто он собирался что–то изрыгнуть. 
Действуя инстинктивно, Вир прыгнул вперед. Рем отшатнулся, пытаясь увернуться, но его движения были медленными и неуклюжими. Вир врезался в него. Они упали, размахивая руками и ногами, и Вир обнаружил, что сидит на Реме. Голова Рема ударилась о его согнутое колено. Автоматически Вир вцепился в нижнюю челюсть Рема, потянул ее вверх, продолжая с другой стороны удерживать его голову коленом. Он сделал все крайне неловко, но захват оказался весьма эффективным. 
Рем отчаянно боролся, его горло продолжало шевелиться. Ни слова, ни крика о помощи. В дальнем конце коридора собрался народ, но все они стояли к Виру и Рему спиной, наблюдая за приближающимся Шериданом. Пара зевак глянула в их сторону, но, по–видимому, решили, что это какая–то личная разборка, и вмешиваться не стоит. 
Прекрати! Прекрати! — шипел Вир. Он не был особо сильным физически или агрессивным, вроде тех людей, что окружали его сейчас. Он не помнил, когда в последний раз дрался, и совершенно не знал боевых приемов. Он вообще никогда не думал, что способен драться. Но сейчас им двигало чистое отчаяние, именно оно придало ему сил и решительности, в которых так нуждался. 
Потом он заметил нечто, скользнувшее между губами Рема. 
Ему едва удалось сдержать вопль ужаса. Тонкое черное щупальце показалось изо рта Ланаса, пытаясь выбраться на свободу. Его горло больше не пульсировало. Было ясно, что эта тварь выбралась Рему в ротовую полость и пыталась покинуть его. Вир взмок от пота, стараясь не паниковать при виде другого щупальца, выскользнувшего изо рта Рема, несмотря на все его усилия. Он изо всех сил резко надавил на нижнюю челюсть противника, и зубы Рема лязгнули, откусив щупальца. Они упали на пол, извиваясь от боли, а потом замерли. Но тут голова Рема яростно задрожала, похоже, тварь, сидевшая внутри него, или билась в агонии, или просто отчаянно силилась вылезти. Вир удвоил усилия, но его пальцы, липкие от пота, начали скользить. 
Затем Вир понял, что Шеридан продолжает говорить, но его голос раздавался откуда–то позади них. Он прошел мимо, и процессия следовала за ним. Эта мысль, ощущение маленькой победы заставило его на мгновение ослабить хватку. 
Этого оказалось достаточно. 
Ланас внезапно дернулся назад, высвободив голову из захвата Вира. Вир упал на спину, в его голове зазвенело, он увидел, что рот Рема Ланаса широко раскрылся. Из него выпрыгнуло какое–то существо. 
Оно было маленькое и черное, как и те щупальца, и было покрыто толстым слоем слизи. У него было четыре щупальца, явно служивших конечностями, не считая двух откушенных. Сила, с которой существо выпрыгнуло изо рта Рема, буквально впечатала его в противоположную стену коридора. Тварь на мгновение закрутилась, пытаясь сориентироваться. Она была размером примерно с ладонь Вира. 
Тварь издала яростный вопль, но звука не было слышно. Вир услышал ее крик в своей голове. 
Он просто опешил от увиденного, и беспомощно лежал на полу. Потом судорожно вздохнул, увидев, что тварь скользит к его лицу на немыслимой скорости. Мельком он заметил нечто острое, появившееся на спине твари, и понял, что это, должно быть, какой–то вид жала. У него не было времени на то, чтобы увернуться, он успел лишь завопить от ужаса. 
А потом он увидел опустившийся черный ботинок. 
Ботинок без усилий раздавил тварь, находившуюся уже в паре сантиметров от лица Вира. Вир изумленно вздохнул, когда нога в ботинке дважды повернулась, размазав тварь по полу. Когда нога поднялась, на полу осталась лишь бесформенная черно–красная масса. 

Последнее обновление: 25 января 2009 года © 1999 Dell Books
Перевод © 2003–2008 Екатерина Гинина, Наталья Семенова.
Оформление © 2009 Beyond Babylon 5,
публикуется с разрешения переводчиков.

Предыдущая главаСледующая глава