Разбилось стекло, и, хотя это было где–то впереди, Бестер инстинктивно пригнулся. Он дал знак своим охотникам, и они развернулись вокруг него, едва сдерживая возбуждение. 

Они передавали ему свои впечатления по цепочке. Он любил охотиться со своими „ищейками”. Это как дирижировать симфонией. В данный момент он дирижировал ими как фаготами и басовыми струнными, перебирая струны, пока они воровски крались через разрушенные коридоры старинной белизны и аквамарина. 

Через сотню ярдов они набрели на нормала. Как и другие найденные ими, этот скрючился у стены с вялой миной. Кровь сочилась из трещины в маске, но он был еще жив. Один глаз был выбит и окровавлен, но нормалу было наплевать. Он был больше занят кошмарами, которые видел его оставшийся глаз, куда бы он ни посмотрел. 

Не понимаю, — подумала Тапия. — Зачем он это делает? 

— Шшш. Не передавай, — предупредил Бестер. Он заметил, что она, похоже, по большей части — но не совсем — снова владеет своей рукой. Он слышал, что она гордилась ранением, потому что это придавало ей сходство с ним. Она была хорошим копом, и одной из тех немногих, кому он определенно мог доверять, особенно сейчас. 

— Есть, сэр. Но МакДвайр же умнее. Я училась с ним. Если он стал Беглецом, он не будет... 

— Нет, нет, мисс Тапия. Он не стал Беглецом. Случилось не это. 

Его коммутикатор тихо завибрировал. Он коснулся его, включая. 

— Бестер. 

— Сэр, это Донн. Сэр, я следила, как вы велели. Другая команда только что вошла. Выглядят как Сигма, точно. 

— Хорошо сработано, мисс Донн. План вы знаете. Я посылаю нескольких назад, на подмогу. Просто займите этих на несколько минут. Ничего явного, ничего, что мы не могли бы правдоподобно отрицать. 

— Будет сделано, сэр. 

Он жестом приказал паре охотников повернуть и возвратиться тем же путем, которым они пришли. 

— Что происходит, сэр? — спросила Тапия. 

— Лучше вам не знать этого сейчас, — сказал он ей. — Если все пойдет так, как я хочу, я расскажу вам. А пока наше дело сосредоточиться на поимке МакДвайра. Живым. 

— Есть, сэр. 

Они прошли через помещение с высоким потолком, которое когда–то могло быть танцзалом заведения. Скромных размеров по земным стандартам, по марсианским же — расточительство. 

И руины. Никто даже не побеспокоился тут пограбить — битый хрусталь канделябров покрывал пол, а когда–то плюшевые или настоящей кожи диваны полопались в сухом марсианском воздухе. Вздымавшийся под ногами тонкий покров красной пыли покрывал все. 

Минбарская война, последовавшее эмбарго и временное правительство Марса мало чем помогли прежней туристической индустрии. Нью–Вегас уцелел, как и развлечения на поверхности Олимпус Монс, но ни одно из более эксклюзивных — и изолированных — имитаций. Это, отель „Тарсис”, похоже, никогда не откроется вновь. Он был домом примерно полутора десяткам скваттеров, каким–то беглецам от Временной Администрации, каким–то попросту полусумасшедшим отщепенцам. 

МакДвайр проделал заметную брешь в их наличном населении — след из тел был даже отчетливее, чем отпечатки его подошв в марсианской пыли. 

Что–то еще разбилось впереди, и трое его охотников рванулись вперед. В соответствии с приказами, они не вытащили PPG. Бестер ускорил свой собственный шаг, через танцзал и в крыло люксов. 

Охотники уже были сражены, когда он вошел, сжимали головы, в судорогах, оглушенные. 

МакДвайр сидел напротив, балансируя на высокой спинке кресла, с ногами на сиденье. Он склонился вперед в позе средней между горгульей и роденовским „Мыслителем”. Позади него было большое обзорное окно, покрытое трещинами. Холм ржавого песка наметало снаружи, закрывая вид до половины. Пейзаж снаружи освещало редчайшего янтарного оттенка небо. Свет из окна окрашивал все в комнате слегка сернистым тоном. 

— Здрасте, — сказал МакДвайр не поднимая взгляда. 

— Здравствуйте, м–р МакДвайр, — сказал Бестер. — Я пришел помочь вам. 

Ему не было видно лица мужчины за респиратором, но от него исходили флюиды ликования, хотя и странного свойства. Как мед с прикусом аниса. Образ сознания МакДвайра напоминал комок икры, тысячу маленьких черных крупинок, беспорядочно копошащихся. 

МакДвайр медленно погрозил ему пальцем. 

— Вы знаете, что число „пи” нельзя вычислить. Но и два плюс два тоже. Это просто приближенное значение, вам это известно? 

— Нет, неизвестно. Помогите мне понять. 

Приглушенный смех. 

— Вы просто хотите меня вернуть. Но я уже вернулся, вот чего вы не понимаете. Они повсюду. Поскребите материю космоса, и вы найдете их глаза, взирающие на вас. Понимаете? Так почему я должен возвращаться? Я просто жду, жду, иногда я забываю, но тут они возвращаются, потому что они никогда не уходят... — он потряс головой. — Хотите увидеть? Вы хотели, чтобы я увидел, а теперь не хотите видеть сами? Все еще думаете, что „пи” вычислимо? Вы... 

— Ну ладно, — сказал Бестер. — Покажите мне. 

МакДвайр стиснул голову. 

— О, разумеется... 

Икристая масса его сознания внезапно вздрогнула, и каждое яичко раскололось — нет, расщепилось, подобно глазу. Вся масса изменилась, стала похожа на фасеточный глаз насекомого. Видения зароились. Зароилось безумие. Штуки, похожие на пауков, на черных морских ежей, жалящие штуки, ядовитые ампулы. Но это было только начало — это был прилив ощущений, причинявших такую боль, принесших эмоции, похожие на запах формальдегида, вкус гнилого мяса, звук бормашины. Муки, как будто между пальцев сорвана кожа, бумагой режет глазное яблоко, почти наслаждение от прорыва полной гноя раны. Вожделения, которые ничего не значили, не могли ничего значить, для теплокровного млекопитающего. 

Все это ударило Бестера меньше чем за секунду, и он заслонился своими барьерами. Тем не менее, он был ошеломлен интенсивностью волны. 

— Нет! — закричал МакДвайр. Его голова вздернулась. — Ты сказал, что хочешь увидеть! — он снова обрушил видения на Бестера, который выдержал, хотя был еще ослаблен переживанием помешательства МакДвайра. 

Штуки из кошмара МакДвайра атаковали его; хитиновые жала ощетинились волосами, и у каждого волоса был глаз. Щелкающие жвала паука или богомола. Веревки сухожилий личинки. Бестер отступил до нападения. Выманивая МакДвайра, как тореадор размахивает плащом. 

Когда атака ослабла, когда она, казалось, слишком растянулась, Бестер ударил в ответ, жесткой вспышкой в подкорку, чтобы парализовать. 

Но защита безумца была чересчур сильной, чересчур чуждой. Как будто в мозгу МакДвайра отпечаталось что–то, вообще нечеловеческое — он реагировал не как человеческий мозг, или даже не как минбарские пленные, которых Бестер сканировал во время войны. 

МакДвайр возобновил свой приступ, и все это было, как попасться в медвежий капкан. Впервые Бестеру пришло в голову, что он может проиграть это сражение. В конце концов, он был силен, но не настолько сильнее... 

Он не мог выйти тем же путем, каким зашел — это было вроде китайской загадки — так что он нырнул вперед и выпростался наружу. Кровеносные сосуды взорвались, как пузыри с водой, и он понятия не имел, чьи. 

Тут он оказался снаружи, смотря своими собственными глазами. МакДвайр вздохнул и упал с кресла. Спасибо, — сказал он, очень тихо. Затем его поразил обширный инсульт. 

Бестера нимало не интересовало последовавшее. В какой бы ад ни ушел МакДвайр, он не мог сравниться с тем, где он уже пребывал. 

— Уфф, — он перевел дух, садясь в другое кресло — твердое дерево угрожающе хрустнуло. За его спиной кто–то вошел в комнату. 

— Вы в порядке, сэр? 

— В полном порядке. Я... 

— Тогда какого черта здесь происходит? 

Бестер обернулся и увидел высокую, почти гигантскую фигуру, заполняющую дверной проем. Позади нее виднелось по меньшей мере десять человек в черной униформе и капюшонах, не такой, какую носили подразделения охотников Бестера. 

— Мы задержали мятежника, — сказал Бестер, указывая на мертвого МакДвайра. — Я Альфред Бестер, прикомандирован к Куполу Марса. А вы...? 

— Кто я, не имеет значения. Вы, м–р Бестер, далековато от дома, и это дело Департамента Сигма. 

— Ну, это не было особо оговорено в сигнале, полученном нами из отеля. 

— Отель? Это не отель — это развалины! Кто известил вас, что МакДвайр здесь? 

— Один из местных жителей — один из покойных, думаю. Он вызвал Купол Марса, а они всучили это мне. В чем проблема? 

— Одна проблема в том, что этот человек хранил секретную информацию. Другая в том, что у меня есть глубокое подозрение, что некоторые из ваших охотников оставили ложные следы, чтобы задержать моих людей. 

Бестер бесстрастно пожал плечами. 

— Хорошо. Может быть, вы знаете — а может, не знаете — простите, я все еще не расслышал ваше имя — мой уровень допуска А. 

— Да? Что ж... 

— Разумеется, это дело не может требовать уровня выше? Каков ваш допуск? И, еще раз, ваше имя? 

— А... Я Джозеф Толмедж. Мой допуск Б. 

— Вот видите? Проблемы нет. Мой допуск выше вашего. 

— Сэр... боюсь, вы все же должны отчитаться. 

— Несомненно. Я был к этому готов. Следую за вами на Сирийское Плато — не беспокойтесь, дорогу я знаю. 

— Как я сказал вашему человеку, у меня есть доступ. Сейчас я хочу воспользоваться им. 

— Да, теоретически у вас есть допуск, м–р Бестер, — ответил Обри Пьер–Луи, его кустистые седые брови опускались все ниже и ниже. — Но эта ситуация единственная в своем роде, и, фактически, к информации вы допущены быть не можете. 

Бестер подпер левой рукою правую и взялся за подбородок. 

— Не понимаю, как такое может быть, м–р Пьер–Луи. Должно быть, вы сумеете объяснить мне. Вероятно, это закрытая информация? Ну, так мне нужно знать. 

На случай, если вы проспали: один из наших лучших П12 всего лишь превратился в настоящего берсерка. Берсерком он заделался из–за чего–то именно здесь. Новый наркотик? Новая технология поднятия выше П12? Был ли он добровольцем? Мне наплевать. Но, чтобы выполнять мою работу, и чтобы не допускать утечек в подобных ситуациях — ко временному правительству, например... Мне. Нужно. Знать. Держать меня в неведении просто глупо, и больше угрожает безопасности Корпуса, нежели рассказать мне. 

— Эл... 

— Я тебе не „Эл”, Обри, даже если ты здесь чем–то командуешь. 

— Эл, ты вправе беспокоиться... 

— Неверно. Я вправе знать, что, черт возьми, происходит. Я обязан беспокоиться. Итак, ты собираешься рассказать мне, или придется действовать через твою голову? 

Его блеф теперь держался на волоске. Бестер работал почти два месяца, пристально следя за действиями Сигмы, поджидая чего–нибудь вроде побега МакДвайра, события, которое позволило бы ему притязать на привилегию. Он даже окучивал Пьер–Луи как только мог, зависая в любимом баре шефа, обмениваясь военными рассказами. 

Если Бретт был прав, и это шло много выше, он бился о каменную стену. Даже его допуск мог оказаться под угрозой. Он сделал полдюжины одолжений, просто чтобы добраться туда, где он был в настоящий момент. 

Если Пьер–Луи не уступит, все кончено. 

— Ну ладно, — вздохнул старик. — Полагаю, ты должен увидеть. Но это... это строго секретно, ты должен это понимать. Это превосходит всякий допуск. 

— Понимаю, — сказал Бестер. — Я буду воплощением благоразумия. 

— Господи боже, — сказал Бестер. — Что это? 

— Мы не уверены. Мы думаем, это корабль. 

Оно было больше, чем он когда–либо воображал. Корабль? Нет. Это был падший ангел. Один его вид терзал подкорку, ту ее часть, что помнила дни, когда жизнь еще не выползла из океанов, когда штуки вроде этой пожирали его червеобразных, беспозвоночных предков. Вот что породило пауков у Ендры, которая никогда не видела паука. Это довело МакДвайра до безумия Шляпника из „Алисы”. 

Сцена вспыхнула у него за сетчаткой, такая живая и дезориентирующая, что он чуть не споткнулся. Ему шесть, он перед директором Васитом. Каждая деталь ясна, как на фотографии. Следи за Тенями, — сказал Васит. — Следи и остерегайся. 

Дрожь пробрала его до мозга костей. 

Даже наполовину отрытый, корабль был громаден. Его кожа была черна, но всех оттенков черного — не отсутствие цвета, но его перверсия. Он двигался, он менялся. И его можно было ощущать. 

— Оно живое? 

— Да. Живое. Или, во всяком случае, мы так думаем. 

— Восприимчиво? 

— Это–то мы и пытались выяснить, когда МакДвайр коснулся его. Ты видел полученный нами ответ. 

— Да уж. Давно это здесь? 

— Мы не знаем. Оно было захоронено, а не покрыто естественными отложениями. Мы думаем, может быть, две тысячи лет, может, больше. 

— Оно в каком–то смысле красиво. 

— Меня от него трясет, — признался Пьер–Луи. 

— Красота должна потрясать, Обри. Оно должно потрясать тебя до сердцевины. 

— Очень милая философия, но, если на то пошло, я за простоту и уродство, спасибо. Обойдусь без ночных кошмаров. 

— Что вы собираетесь с этим делать? 

— Изучать. Посмотрим, как он заводится. Оно очевидно более совершенно, чем все, чем располагает любая известная нам раса, за исключением, вероятно, ворлонцев, — а тут, конечно, мы основываемся на слухах. 

— И Корпус обладает этим. Замечательно. Правительство Земли знает? 

— Эл... На самом деле ты не хочешь знать, кому известно об этой штуке. Совсем–совсем не хочешь. 

— Поверю тебе на слово. Но... нельзя ли работать отныне чуть поусидчивей? Ты администратор. Это твоя работа — обеспечивать будущее Корпуса. Моя работа — ловить мятежников, раскрывать преступления, охранять мир. Если эти дела пересекутся, как сегодня, нам следует общаться. В других случаях я постараюсь не лезть в твой огород. Согласен? 

— Согласен. 

Бестер оглянулся на корабль. 

— Думаю, я начинаю соглашаться с тобой насчет этой штуки. Почему бы мне не угостить тебя? 

— Неплохое предложение. 

Бестер ушел с чувством, что он ступил на край очень глубокой пропасти, балансировал на грани, а затем ретировался невредимый. 

Настала пора лечь на дно. Бретт выразил подозрения насчет „пропростецкой” гегемонии в высших эшелонах Корпуса. Даже если они безосновательны — а Бретт так не думал — все равно неблагоразумно привлекать излишнее внимание. Особенно теперь. Потому что правота Бретта очевидна, по крайней мере, в одном: грядут большие события, очень большие. Бестер решил участвовать в них, но ему следовало быть терпеливым. 

Через несколько дней станет ясно, не зашел ли я слишком далеко, — подумал он и мысленно скрестил пальцы.