Взмах кулака пришелся в дюйме от его лица, но Эл и глазом не моргнул. Еще до выпада Джексона он знал, что тот не попадет. 

Оборотный удар — другое дело; это была реальная атака, и Джексон метил Элу в солнечное сплетение каждой унцией своей значительной силы и веса. Однако Эла там не было. Он отступил и „передал” свое следующее движение: ребром ладони по затылку противника. Джексон уловил мысль — как понял Эл — и крутанулся, чтобы уклониться от удара, которого он ожидал. 

Эл упал наземь, припечатав обе кисти к полу, вытянув плашмя ногу назад, и развернулся. Повернувшийся, чтобы уклониться от удара в голову, Джексон получил первый знак, когда нога ловко врезала ему снизу. На голову выше и двадцатью фунтами тяжелее Эла, он произвел порядочный шум, приземлившись на мат. 

— Стоп! — выкрикнул сенсей Каплан, ступая на ковер. Джексон с трудом встал на ноги. Эл чувствовал его расстройство и враждебность и надеялся, что поединок продолжится; Джексон в таком состоянии терял всякий контроль над стратегией. 

Но Каплан закончил поединок. 

— Заметьте, — сказал он, — м–р Бестер использовал минимум необходимых движений. Он вел сражение там, где ему действительно место — в уме. Он победил прежде, чем начал атаку. М–р Джексон крупнее, но его разум слабее, — он оглядел группу — все студенты–второкурсники Начальной Академии. — Внимание. Занятие окончено. 

Они все дружно поклонились. 

Джексон зыркнул на Эла, прежде чем уйти, и Эл ответил ему слабой улыбкой. Он мог позволить себе быть великодушным. 

— Отличный поединок, Эл, — сказал Рафаэль, жилистый юноша с ясными черными глазами. 

— Спасибо, — он помедлил, пытаясь придумать, как он может ответить на это обращение. Раздумье затянулось. 

— Рафаэль, — позвала Сьюзан с другого края комнаты, — как насчет ланча? 

— Конечно. Увидимся завтра, Эл. 

— Увидимся, — он мысленно пожал плечами. В любом случае, через час у него урок, и Рафаэль, вероятно, знал об этом. Вероятно, поэтому он не позвал Эла на ланч. 

Вероятно. Эл направился в душ. Все равно у него не было времени на общение. Держать марку в Начальной Академии было абсолютно необходимо, если хочешь прейти в подготовительные классы Метапола в Высшей. Осталось каких–то три года. 

Эл настолько углубился в свои мысли, что почти налетел на Джулию в холле. Он уловил ее ментальный росчерк уже после того, как обнаружил себя лицом к лицу с удивленной кареглазкой. 

— Ой, привет, Эл, — сказала она. 

— Привет, Джулия, — ее лицо стало уже, черты отчетливее, хотя в пятнадцать лет изгибы, просматривающиеся под ее униформой цвета золота и умбры, еще задержались между девичьими и женскими. — Как... как дела? 

— Замечательно, — заявила она, ее глаза блуждали по белому, почти стерильному холлу, будто искали кого–то еще в торопливой массе студентов. — А как твои? Я слышала, ты получил премию Каргса в том году. 

— Да, кажется, получил. 

— На самом деле я не удивлена. Ты всегда был в звене лучшим. Мы на днях интересовались тобой... — она приостановилась, вероятно, только что заметив, что сказала „мы”. Он понял, конечно. Начальная Академия была велика, но не настолько. Он часто замечал Джулию, Миллу, Бретта, Азмуна, Экко и большинство остальных из звена за ланчем или игрой в футбол на площадках. 

— Ты уже решила? — спросил он. — В какую школу ты могла бы пойти? 

— О, ну... ага, я подумываю о бизнес–школе. Кажется, стану стряпчей, как ты всегда говорил. А ты? Все еще хочешь стать пси–копом? 

Эл кивнул. 

— Да. 

— Ну... тогда удачи. Это будет непросто. 

— Спасибо. Я... — как и с Рафаэлем, он хотел сказать что–нибудь еще, но не решался ни на что. Это было определенно неприятное ощущение. 

— Мне нужно на урок, — сказала Джулия. — Думаю, еще увидимся. 

— Ага. Мне тоже. Ну, успехов тебе, — он сверкнул улыбкой, которая не была искренней, и пошел прочь. 

— Эй, Эл? 

Он обернулся, удивленный, что она все еще смотрит на него. 

— Да? 

— Я... кое–кто из прежнего Первого Звена собираются в поход, в Альпы. Что–то вроде неформального воссоединения. Ты тоже приглашен, если хочешь. 

Он моргнул. 

— Конечно, — сказал он. — Это может быть весело. 

Она улыбнулась, немного нерешительно. 

— В субботу? Мы собираемся встретиться у Хватуна, примерно в семь утра. 

— Хорошо. Хорошо, я приду. 

Она заспешила прочь, а он отправился на статистику, удивляясь, отчего это шагать стало чуть легче. 

На занятии Эл подавил это чувство и постарался усвоить хоть что–нибудь из сказанного профессором Диболдом. Когда прозвучал звонок, он, как обычно, направился в отделение Метапола Вест–Энда. 

Центральное отделение Метапола было в административном комплексе. Студентам не запрещалось бывать там, но и не рекомендовалось — без особого приглашения. Офис в Вест–Энде был меньше, более знакомый и намного более доступный. Здесь обычно дежурили всего шесть копов, и трое из них, как правило, бывали на задании. 

Долговязый мужчина с тяжелым, угловатым лицом едва ли светлее эбенового дерева приветствовал его болезненной, какой–то смущенной улыбкой. 

— А, м–р Бестер. Как поживаете в этот отличный денек? Пришли заниматься, как обычно? 

— Да, сэр, лейтенант Ван Арк. Вы против? 

— Отнюдь. Но... э... разрешаю вам кое–какую мелочь. 

— Сэр? 

— Мы не называем друг друга по чину. Это для нормалов. Мы тэпы, мы знаем, кто мы такие. 

— О. Но в фильмах... 

— Ну, да. Но некоторые нормалы смотрят фильмы типа „Джона Следопыта”. Им удобнее с титрами, чинами и подобным, так что мы оставляем им их иллюзии. 

— Понял, — сказал Эл. В этом был смысл. — Так как же мне вас называть? 

— М–р Ван Арк подойдет. 

— Окей. М–р Ван Арк. 

Ван Арк хмыкнул. 

— Сколько вы уже приходите сюда, м–р Бестер? Года четыре? Вы занимаетесь этими Беглецами, как некоторые дети занимаются бейсболом или футболом. 

— Да, сэр. Когда я стану пси–копом, я хочу знать их. 

— Когда? Не если? У вас определенно нет проблем с уверенностью в себе, м–р Бестер. Так или иначе, приятно видеть в молодежи столь активный интерес. Вы подаете хороший пример. Все же, — он выразительно развел руками, — вы тут каждый день, в дождь и в солнце! Вы ни дня не пропускаете. А поухаживать, пригласить девчонку на пикник? Когда будете в моем возрасте, пожалеете об этом. 

Эл подумал — очень осторожно, строго контролируя себя — что в возрасте Ван Арка он намерен иметь чин повыше лейтенанта, безразлично, будет ли этот титул произноситься вслух или нет. 

— Я иду в поход на этот уик–энд, — заметил он, маскируя всякий намек на свою реакцию. 

— Ха. По мне, это звучит как еще одно задание. Но каждому свое, — и он взглянул на экран своего компьютера. — Ну, вот сводки, если хотите посмотреть. 

Элу показалось, что большой человек позаимствовал его собственное озорное выражение. 

— Ух ты, — сказал Эл, расширив глаза при виде списка фамилий. — Взяли Кашиваду, Д'Амико и Эноха. Они всегда числились в розыске. 

— Энох еще до вашего рождения, — заметил Ван Арк. 

— Всех одновременно, похоже. Нынче утром. Эй, и Дайтц тоже тут, — он нахмурился у экрана. — Что–то произошло, не так ли? Что–то значительное. 

Хохот Ван Арка грохотал несколько мгновений. 

— Что ж, я не должен был сообщать это тебе, прежде чем оно попадет в новости, но скажу, если поклянешься держать это в секрете. 

— Корпус — мать, Корпус — отец, — промолвил Эл. — Я никогда не предам Корпус. 

Ван Арк понизил голос. 

— Только что разгромили большое гнездо подполья в Объединенных Исламских Нациях — в Казахстане, я думаю. Рапорты все еще поступают. Это там они взяли тех трех. 

— Могу я посмотреть еще? Какие–нибудь рапорты? 

— Разумеется. При условии твоей клятвы молчать об этом тоже. 

— Даю слово. 

Ван Арк вытащил свою идентификационную карту и активировал ее. 

— Окей, — сказал он. — Ты получил доступ. Радуйся. 

Эл кивнул, и Ван Арк, придвинувшись, сел рядом. Перед ним появилось краткая сводка по ситуации, список Беглецов, предположительно скрывающихся там, а затем текущий рапорт. Это был, конечно, лишь четвертый уровень, так что все ключевые детали опускались — источники, рапорты о жертвах, подробная тактическая информация и тому подобное. Тем не менее, было поучительно сравнить первоначальный список с теми, чья поимка была подтверждена. Эноха и Кашиваду они найти ожидали; Д'Амико оказался сюрпризом. Это были крутые парни. 

Среди второстепенных он узнал Классена, Бразг и Нильссона, все они числились в основном розыскном списке более пяти лет. Из них, кажется, только Классен был пойман в сегодняшнем рейде. Означало ли это, что Бразг и Нильссон проскользнули у Корпуса сквозь пальцы, или их с самого начала не было там? 

Интересно. С разрешения лейтенанта он вызвал их персональные файлы, надеясь, что их истории дадут ключ. 

Лара Бразг родилась тридцать лет назад в Канаде. Она была зарегистрирована Корпусом в четырнадцатилетнем возрасте, П5, и получала sleepers. Исчезла в возрасте двадцати одного года. Она была замешана в два покушения на убийство и одну закладку бомбы и похитила, по крайней мере, двух тэпов из исправительных учреждений. Классический тип Беглецов „А”, она даже могла быть хорошим человеком, которого сбили с пути истинного, промыв мозги где–то в высокоорганизованном и циничном подполье. 

Ее типу можно было показать правду, спасти, исправить и сделать полезным членом Корпуса. Так бывало не раз и не два. На портрете она выглядела красивой, но несколько вульгарной блондинкой с испещренным светлыми веснушками лицом. 

Портис Нильссон был совсем другое дело. Родившийся в Великобритании, он был моложе Бразг на год, но имел значительно более длинный список преступлений. Несколько зверств: два убийства во время ограбления, один акт кровопролития в кабацкой драке в Мадриде, многочисленные мелкие и два крупных обвинения в краже. Он отсидел шесть лет в тюрьме как несовершеннолетний, но никогда не проходил положительно тест на телепатию. 

Под конец его срока тюремный психолог, тем не менее, убедился, что Нильссон обладает пси–способностями, но просто не имеет митохондриальной метки — не так уж и необычно; в конце концов, у тридцати процентов телепатов ее нет. 

По пути в исправительное заведение Нильссон бежал и оставался с тех пор на свободе. За последние четыре года фокус его преступной деятельности сместился на операции, относящиеся к подполью. Нильссон выглядел как Беглец типа „С”, социопат, нашедший организацию, которой пригодился. В то время как любой тэп мог быть вразумлен через исправление, тип Нильссона — преступник от рождения, привыкший злоупотреблять своими силами — труднее всего поддавался изменению. 

Его фото, казалось, подтверждало это — даже на видео, его глаза излучали злобу, а квадратная челюсть выражала непокорство. 

— Опасный клиент, — заметил Ван Арк, прохаживаясь позади него. — Даже среди нормалов трудно найти более жестокого типа. 

— Копы возьмут его, — сказал Эл. 

— Тебе будет также интересна новостишка, которую я выловил, — как бы по секрету сказал Ван Арк. 

— Что это, сэр? 

— Стивен Уолтерс всплыл на поверхность. 

Эл скорчил скептическую гримасу. 

— Он умер лет двенадцать назад. 

— Это мы так думали, но он ловкач. Должен быть, он единственный пси–коп, ставший нелегалом... 

— ...только после того, как его сознание было поражено и перепрограммировано Декстерами, — напомнил ему Эл. 

— А... да, — сказал Ван Арк. — Так или иначе, те его останки, что найдены на месте взрыва в Никарагуа, должно быть, состояли из искусственно выращенных тканей, потому что прядь его волос нашли во время рейда в ОИН. 

— Но не его самого. 

— Нет. 

— Не могут ли волосы быть чрезвычайно старыми? 

Ван Арк покачал головой. 

— Вдобавок живые клетки кожи. Уолтерс был там. 

— Ух ты, легенда жива. 

— Похоже на то. 

Эл выдвинул челюсть. 

— Я почти надеюсь, что он останется здесь, пока я не стану копом. Я его поймаю. 

— М–р Бестер, — сказал лейтенант Ван Арк, — этого я вам никогда бы не пожелал. 

Эл думал о нелегалах немного позже, на бегу. Он пытался довести свой бег до десяти километров, каждый за шесть минут. Он был на третьем километре — всегда худшем — так что поднажал и попытался занять свой разум чем–то другим, нежели отбивание мяса и костей об асфальт. 

Почему кто бы то ни было становится Беглецом? Чего они хотят этим добиться? О, людей вроде Нильссона понять нетрудно — они были просто преступниками, использующими других преступников, чтобы избежать ответственности. Но другие? Что они надеялись найти, чего не мог им дать Пси–Корпус? 

Он попытался представить себя самого, вне Корпуса, поздним, выросшим как нормал. Скажем, ему двенадцать к моменту проявления пси–способностей — что бы он стал делать там, во внешнем мире простецов? Принимать подавляющие наркотики? Таким образом он смог бы спрятать свои способности, вести ту жизнь, к которой привык — исключая то, что нормалы могли обнаружить по личным записям или официальным файлам. Он не смог бы получить работу или даже найти жилье, не выдавая своей природы, а нормалы ненавидели бы его все равно, со sleepers или без. 

Или он мог бы вступить в Пси–Корпус, получить бесплатное образование, жилье, довольствие, работу, защиту от простецов, общество себе подобных. 

Так что нелегалы не желают той жизни, что ведут нормалы, и они не желают использовать возможность отточить свои силы до совершенства, жить и работать как телепаты. Они не хотят быть нормалами, и они не хотят быть тэпами. Чего же они хотят? 

Что ж, они наломали дров. Может, все к тому и шло? Они просто хотели неприятностей. Определенно, такой уж народ. 

Он поразмышлял над этим еще, но словно бился о стену. Ответ, вероятно, какой–то замечательно очевидный, подумал он. Проблема была в том, что не хотелось соваться повсюду с расспросами вроде этих, насчет Беглецов — если хочешь быть пси–копом. Твоя забота поймать их, а не понять их. Все же — не легче ли поймать их, если их понимаешь? 

Он почувствовал, как начало открываться второе дыхание, а это всегда было приятно. Он отложил внутреннюю дискуссию ради вида, открывшегося с вершины холма. Он видел через стены и проволоку, защищавшие Тэптаун, текущую в золоте заката Рону. С легкой улыбкой на лице он пустился спринтом, чувствуя себя галопирующей лошадью или запряженным быком, непобедимым, бессмертным. В конце концов, ему пришлось замедлить бег, но ощущение осталось. И созвучное ему, такое славное имя — Джулия. 

— Эл! Приятно видеть тебя. Рад, что ты смог это сделать, — улыбка Бретта была ослепительна. 

Эл слегка улыбнулся и коротко, твердо пожал руку юноши в перчатке, такой же, как его собственная. Это звучало весело. 

— Джулия сказала тебе, куда мы идем? Примерно до Монблана. Бывал там когда–нибудь? — он помедлил. — Ты добыл себе увольнительную, правильно? 

— Да, для отлучки. Не на Монблан. 

— На самом деле мы не пойдем на Монблан — но очень близко. Тебе понравится поход. В том месте, где у нас был привал, грандиозный вид, и можно наловить рыбы. 

Эл кивнул, так как, по–видимому, иного ответа не требовалось. Бретт вытянулся в кости — он был на две головы выше Эла, с красивым суровым лицом такого рода, какие изображались на вербовочных плакатах Пси–Корпуса. 

Эл отметил слово „мы” и прошедшее время в объяснении Бретта. Эти ребята и раньше совершали прогулки, возможно, часто. Это не было, как сказала Джулия, воссоединением. Они уже были едины; это только Эл Бестер, аутсайдер, присоединялся к ним. Но зачем? На что он им сдался? 

Другие — Милла, Азмун, Экко — поприветствовали его, но их энтузиазм был сдержанным, и это усилило его подозрения, но Джулия была сама приветливость. Он позволил себе, через силу, счесть свою надежду оправданной: что он нравится Джулии, и она пригласила его по собственному почину, даже сознавая, что остальные могут быть этим совсем не так довольны. 

— Мы поднимемся поездом до Шамони и пойдем оттуда, — объяснил Бретт, пока они стояли в очереди за билетами. — Когда мы спустимся, то можем сесть на другой поезд обратно до Сен–Жервэ. 

— Добро. 

— И, хм... ты не захватил какой–нибудь другой одежды? 

Эл оглядел свои стандартные казенные коричневые штаны для прогулок, золотистую рубашку и легкую академическую куртку. 

— Разумеется, у меня есть другая. 

— Нет, я имею в виду... знаешь, не форменная? 

— С чего это мне не носить форменную? Я не стыжусь Корпуса. 

— Не в этом дело, — сказал Бретт. — Просто так лучше... Я имею в виду, никогда не скажешь, что сделают нормалы. 

— Эй, — сказал Эл в редком порыве старой гордости. — Мы — Первое Звено. Пусть только попробуют. 

Сказанное, это прозвучало неправильно, неуклюже, и он пожалел, что произнес это. Но глаза Бретта расширились, и он сказал: 

— Ну, да! Верно, черт возьми! Я позабыл, с нами же лауреат премии Каргса! С тобою мы все одолеем. 

— Пойдем, Эл, сядешь со мной, — сказала Джулия, когда они прошли через раздвинувшиеся двери в поезд. 

Первый этап путешествия был легким, хотя Эл обнаружил, что должен сдерживать шаг, чтобы другие могли поспевать за ним. В итоге он оказывался ускакавшим вверх по склону, а потом их дожидался. Ясно, что даже физически он тренировался упорнее, чем они. 

К разгару дня небольшая неловкость исчезла. В конце концов, они выросли вместе, даже если он виделся с ними мало в последнее время. Они были звеном. Они все вместе предстали Смехунам. Он к ним привык. 

О других студентах академии нельзя было сказать того же. О, некоторые были из вторых и третьих звеньев, но даже они выросли в большинстве как нормалы или в Подвале. Большинство из них — почти все в его классе — были действительно поздними, не проявляли свое пси прежде двенадцати лет или старше. Он и не пытался завести дружбу с большинством из них; они считали его чудноватым, так сказать, или, может, даже побаивались его. Вероятно, оно было к лучшему — это оставляло ему больше времени на занятия, на лучшую самоподготовку к Высшей Академии. 

Путешествие было приятным. Дикие цветы усыпали блестками освещенные солнцем луговины и пастбища, а лес был словно вечнозеленый храм. Эл редко бывал в лесу — несколько пикников и экскурсий на природу, когда они были детьми, ни единого со времени поступления в Начальную Академию. Это было нечто, что он подумывал предпринять, но на что вечно не хватало времени. 

Они устроились отдохнуть возле старой каменной стены — тихая минута, как бы в благодарность дню — когда услыхали голоса поднимающихся вслед за ними. Эл почуял слабые, неупорядоченные сознания — нормалы, конечно. Он принялся отталкивать их, затем из любопытства перестал. У него было немного контактов с нормалами. 

Те поднялись на холм довольно скоро. Пятеро молодых людей, может, несколькими годами старше него. Двое были высоки и худощавы, достаточно схожи, чтобы быть братьями. Один был не выше Эла, но куда толще, почти как бульдог, с черными сросшимися бровями. Другие двое были среднего телосложения, рыжий и блондин. Они о чем–то бодро болтали по–французски и мимоходом приветствовали телепатов почти незаметными кивками. 

Все, кроме одного, Бульдога, чей взгляд, с интересом пробежавший по девушкам, вдруг задержался на Эле. 

— Q'est–ce que c'est que ca? — спросил он скорее резко. Он указывал на академическую одежду Эла. 

— А? — он тыкал пальцем, будто во что–то вонзал. — В чем дело, ты? Не можешь читать мои мысли по–французски? 

Его друзья теперь обернулись. 

— Viens, Антуан, — сказал один из худощавых. 

— Нет–нет, — уперся Антуан и жестом подозвал их. — Я так давно хотел повстречать одного из этих маленьких вундеркиндов. Вы все мозголомы или просто этого выгуливаете? — спросил он Бретта и остальных. 

Эл сжал губы и ничего не сказал, но Бретт ответил по–французски: 

— Послушайте, парни, мы просто путешествуем. Мы не хотим никаких неприятностей. 

— Неприятностей? Это ты нас назвал неприятностью? 

— Нет. Я так не говорил. 

— Просто идите своей дорогой, — посоветовал Эл. 

— О, это приказ, капитан Мозголом? 

— Это предложение, — сказал Эл. Он отметил, что у него щекочет в коленках. Вся сцена стала слегка нереальной, будто резко изменилось освещение. Его сердце застучало сильнее. Почти бессознательно он обхватил свои колени. 

— О, предложение. Что ж, у меня самого есть парочка, — сказал Бульдог. — Я предлагаю, чтоб вы оставались в своей конуре в Женеве и не околачивались здесь наверху, где вас могут увидеть приличные люди. Я предлагаю вам отвалить из моих, черт возьми, мозгов. 

— Правила Пси–Корпуса запрещают сканирование без допуска, — указал Эл. Он сделал паузу, а затем, к собственному удивлению, услышал, как сам продолжил: 

— Кроме того, я бы не стал читать твои мысли, как не стал бы нарочно наступать на собачье дерьмо. 

Бульдог–Антуан усмехнулся, обнажая зубы, похожие на клавиши пианино: 

— Ух, это остроумно. Писи–Ко пошутил, — он выделял „пи”. 

Джулия попыталась улыбнуться. 

— Ладно вам, мальчики... 

— Эй, парни, п–сучка умеет разговаривать. Что еще ты умеешь, п–сучка? 

Эл окинул парня пытливым взглядом, вышел вперед и врезал ему по носу. 

Что случилось потом, было как в тумане. Эл ожидал, что мальчишка нападет на него — он так и так этого добивался, это ясно. Он ожидал, что поймет, откуда будет нанесен удар, как на тренировке по каратэ или фехтованию с более слабым тэпом. 

Но это была не тренировка, и Антуан вообще не думал, что ему делать дальше — копье чистой ярости вонзилось Элу в мозг, ослепив разум, и кулаки–кувалды последовали почти тотчас, лупя Эла без разбору, но с поразительной жестокостью. Он рефлекторно вытянул руки, так что его предплечья приняли основную часть удара, шедшего в голову, но он все равно качнулся назад, все равно попятился, когда голова противника боднула его и впечатала в дерево. Затем Антуан навалился на него и дубасил теми же толстомясыми кулаками... 

А потом он убрался, с ревом и задыхаясь. Эл открыл глаза и увидел стоящего рядом Бретта со сжатыми кулаками, излучающего холодную решимость. 

— Отваливай, — сказал Бретт. 

Друзья Бульдога забирали его. 

— Ну же, Антуан, — сказал один из длинных. — Он того не стоит. Он сдаст тебя под арест, и что тогда? 

Антуан злобно смотрел и медленно поднимался на ноги. Эл, дрожа, сумел вскарабкаться и встать. Его дыхание было прерывистым, и он пытался замедлить его, как учили. 

Антуан состроил жуткую ухмылку–гримасу. 

— Спорим, теперь ты не считаешь себя таким бедовым, ты, мозголом? Не будь здесь твоего друга, я отделал бы тебя до бесчувствия, а? 

Эл потянулся наружу своим пси. Он ощутил разгоряченный, глупый умишко. Он мог сделать с ним почти что угодно. Ударить, как только пожелает. Он мог вызвать у Антуана припадок, наполнить его сознание кошмарами, разодрать его мысли к... 

Но нет, это было бы против правил — это значило бы предать Корпус. Так что ему пришлось наблюдать, как мальчишки уходят, Антуан — глумясь над ним, пока они не скрылись из вида. Он мог п–слышать их грубый хохот еще долго после того, как слышал его вообще.