Гален заставил себя подняться с закопченного кафеля пола и остался стоять на коленях. Он просто смотрел на обожженное тело Элрика, его разум был пуст, но тело трясло от избытка бурлящей энергии. 

Гауэн, сидевший напротив него, открыл глаза. Его круглое лицо было мокрым от слез. Прижал к груди кристалл, посмотрел на Галена, потом вверх, на Блейлока и Херазад, стоявших над ними. 

— Повреждения были слишком обширными, — он разрыдался. 

Гален заметил, что до сих пор держит руку Элрика. Опустил этот безвольный, красный кусок плоти, положил Элрику на грудь. Потом взял его вторую, обожженную до черноты, руку. Гален осторожно скрестил обе руки Элрика на груди, копируя положение тела учителя во время электронного воплощения. С одной только разницей: в видении Элрик предстал перед ним здоровым и невозмутимым. В реальности же от него осталась лишь разрушенная оболочка. 

Какую огромную боль он испытывал, когда горел заживо? Долго ли он страдал, ожидая ответа Галена на свой зов? 

— Цирцея всегда была такой преданной и верной Ордену, — произнесла Херазад. — Как могла она совершить подобное? 

Они с упорством маньяков продолжали задавать один и тот же вопрос. Как мог Элизар убивать? Как могла Цирцея убивать? Как он сам мог убивать? Это стремление жило внутри них, было их неотъемлемой частью. Даже сейчас внутри него нарастало желание разрушать, энергия бурлила в нем, стремясь вырваться наружу. Гален начал выполнять упражнение на сосредоточение. 

— Она была верна лишь собственным амбициям, — сказал Блейлок. — Гауэн, поддерживай в ней жизнь, пока мы не вернемся, чтобы допросить ее. Сначала мы должны остановить ее сообщников. 

Херазад направилась к выходу. Блейлок медлил, он остался на месте и внимательно рассматривал Галена. Блейлок, вероятно, размышлял о том, стоит ли оставлять его рядом с Цирцеей. Гален притворился, будто ничего не замечает, он снова перевел взгляд на Элрика и сидел очень–очень тихо. Сейчас он рассматривал щеки Элрика, разорванные Цирцеей. 

Элрика пытали. А потом убили. 

Наконец, Блейлок вышел. 

Гауэн вытер слезы с лица, его плечи продолжали содрогаться от рыданий. 

— Прости, — пробормотал он. 

Его щит, прикрывавший их обоих, соскользнул с Галена. Комната очистилась от дыма, и в щите больше не было необходимости. Гауэн медленно поплелся по черному, обгоревшему полу к Цирцее, перевернул ее на спину. Положив руку ей на голову, а вторую — на грудь, он принялся передавать ей свои органеллы, начал лечение. 

Гален встал, побрел к ней. Глаза Цирцеи были закрыты, красные, в лохмотьях кожи, веки вздулись. Хотя ее ожоги были не такими серьезными, как у Элрика, они были достаточно обширными, и дышала она, как и он, быстро и неглубоко. Гален не думал, что она долго протянет. Особенно, если ею займется он. 

Гален скрестил руки на груди, изо всех сил сдерживая рвущуюся наружу, сжигающую его энергию. Сосредоточившись, старательно контролируя голос, он отдал приказ: 

— Цирцея! 

Голова Гауэна резко дернулась вверх, на лице появилось испуганное выражение. Он прекратил рыдать. 

— Цирцея! 

Она мгновенно открыла глаза. 

— Расскажи мне все. 

Ее вздувшиеся, покрытые пузырями губы скривились. Голос прозвучал, как хриплый выдох. 

— Нет. 

Больше всего на свете Галену сейчас хотелось наложить заклинание уничтожения, почувствовать, как энергия стремительным могучим потоком вырывается из него, сжать Цирцею в кулаке своей воли и превратить в ничто. 

— Куда вы собирались направиться после того, как выбрались бы отсюда? С кем собирались встретиться? 

Глаза Цирцеи метнулись к Гауэну. 

— Защити меня. 

— Гален, что ты делаешь? — Гауэн провел рукой по лбу Галена. — Ты... ты горишь. 

— Поддерживай в ней жизнь, — ответил Гален, продолжая пристально смотреть на Цирцею. — Нет, ты мне ответишь. Или узнаешь, что чувствует человек, сжигаемый заживо. 

— Я бы предпочла.... умереть сейчас, — она закашлялась, — ...чем дожидаться, пока из меня выпотрошат имплантанты. 

Кристалл Гауэна все еще лежал у него на коленях, а руки были вытянуты вдоль тела. 

— Ну, — велел ему Гален, — делай, как приказал Блейлок. 

Гауэн нервно кивнул, поднял кристалл над Цирцеей и закрыл глаза, сосредотачиваясь. 

Гален взглянул на неподвижное, изуродованное тело Элрика, и невольная вспышка гнева заставила биотек отреагировать всплеском энергии. Он быстро начал еще одно упражнение, вдобавок к первому. Ему нельзя смотреть на Элрика. Если он еще раз это сделает, то точно потеряет контроль. 

Гален визуализировал нужное уравнение, создал над головой Цирцеи сияющий ярко–синий шар, заполненный энергией. Ее красная, вздувшаяся кожа должна быть очень чувствительной, а обожженные нервные окончания сейчас ничем не были прикрыты. 

— Ты не можешь... — выговорила она. 

Энергия обрушилась на нее, плотная, сияющая волна пронеслась по ее голове, туловищу, ногам, сжигая остатки одежды и обдирая кожу. Цирцея вздрогнула, испуганно вскрикнула. Наложение простенького заклинания не принесло никакого облегчения Галену. 

Гауэн резко отдернул руки, посмотрел на Галена расширившимися глазами: 

— Что ты... Как ты можешь... Гален, остановись. 

— И не подумаю. А если ты прекратишь заниматься ею, и начнешь сражаться со мной, она умрет. 

Гален создал еще один синий шар. Цирцея взглянула вверх, посмотрела на шар испуганными глазами. 

— Куда вы собирались лететь? — повторил он вопрос. — С кем собирались встретиться? 

Волна энергии снова обрушилась на нее, сжигая пузыри, вздувшиеся на коже. Цирцея замычала, задышала быстрее. Гауэн снова поднял над ней кристалл и наклонил голову, закрыв глаза. 

— Почему ты не воспользуешься своим великим заклинанием? — спросила Цирцея. — Убей меня. 

Гален снова обрушил на нее поток обжигающей энергии. Она, стиснув зубы, забилась в конвульсиях. Ее кожа теперь была ярко–пурпурного цвета и странно блестела. Местами сквозь кожу сочилась кровь, ручейками бежала по телу. 

Гауэн склонился над ней еще ниже, будто концентрируясь. 

— Надо больше органелл, — шептал он. 

Гален подошел к ней, нагнулся, взял ее за руки и сжал их так сильно, что сам начал дрожать. Наложил заклинание, передавая ей часть своих органелл. Его руки, сжимавшие окровавленные руки Цирцеи, скользили. 

— Знай, — произнес он, — я пойду на все, лишь бы вырвать из тебя правду, и не позволю тебе умереть до тех пор, пока не добьюсь этого. Если ты мечтаешь о быстрой смерти, то говори сейчас. 

Гален снова встал над ней. 

Ответа не было, и синее пламя волнами побежало по ее телу, ее кожа с тихим шелестом начала трескаться повсюду: красные полосы сейчас пересекали ее губы, грудь, бежали по рукам. 

Она хныкнула, и ее окровавленные губы, наконец, зашевелились, Цирцея хрипло, еле слышно зашептала: 

— Мы собирались на... Вавилон 5. Морден. Он обещал... на ассамб... — она затряслась, захлебываясь мокрым кашлем. 

Морден. Он играл на их слабостях. Он нашел дорогу к самым сокровенным тайникам, скрытым в глубинах их сердец. Он предлагал им возможность нести разрушения столь обширные, о каких они могли только мечтать. 

— Выбирай обдуманно, Гален, — сказал он. — Многие отдали бы все за подобную возможность. 

Морден предложил ему то, чего он желал больше всего на свете. И он отказался. 

— Интересно, сможешь ли ты жить с этим решением. 

Гален изо всех сил сосредоточился на упражнениях, отгораживаясь ими от всего мира. 

Если бы он тогда убил Мордена, если бы заявил магам, что Морден мертв, Цирцея, быть может, оставила бы свои амбиции. В этом случае Элрик был бы сейчас жив. 

Но он не нанес тогда удара. Сохранил жизнь Мордену, а его обещаниям — силу. В результате искушение, как гнойник, изнутри разрушало ряды магов. 

— После этого ты разговаривала с ним? Имела ли ты какие–либо контакты с Тенями? Или с Элизаром и Разил? Ты сообщила им, где мы скрываемся? 

Цирцея, продолжая кашлять, после каждого вопроса слегка поворачивала голову из стороны в сторону. 

— Кто помогал тебе? — спросил Гален. 

Цирцея закрыла рот, из которого шла кровь, пытаясь сдержать кашель, прищурившись, посмотрела на Галена темными глазами: 

— Те, к кому тоже относились несправедливо. И те, у кого хватило ума понять, — она взглянула на Гауэна, — что без Теней у нас нет будущего. 

Она знала. Откуда она могла узнать? Могло ли быть так, что Морден выбрал именно ее среди них всех для того, чтобы раскрыть их тайну? 

Гауэн по–прежнему сидел, сгорбившись над кристаллом. Он внешне никак не отреагировал на слова Цирцеи. 

Галена начала бить крупная дрожь. Он весь горел, энергия в нем кипела, бушевала гигантскими волнами. 

— Мне нужны имена магов, помогавших тебе, и ничего больше. 

Ее потрескавшиеся губы растянулись в подобии улыбки. 

— Я узнала правду совсем недавно, не так, как ты или члены Круга, обладавшие привилегией знать. Морден намекал на это. Заявлял, что в прошлом мы были союзниками. Потом Олвин... 

— Молчи! — Гален визуализировал уравнение, в воздухе появился синий огненный шар, завис над ней. 

— Олвин говорил: пройдет три года, и вы все узнаете. Потом ты... ты вернулся из путешествия к Пределу, донельзя озлобленным на Элрика. 

— Молчи! — Гален обрушил на нее волну огня. 

Цирцея судорожно дышала, в то время как огненные струи потекли по ее телу, кожа треснула еще во многих местах, красные полосы, разрезавшие ее тело, удлинялись, пересекались друг с другом. 

— Со временем я догадалась. Отвергнуть их было полной глупостью. 

Гауэн открыл глаза, не совсем понимая, о чем они говорят. Он переводил взгляд с Цирцеи на Галена, его пухлые щеки ввалились от ужаса и замешательства. 

Гален мечтал лишь об одном — уничтожить ее. Но он сдерживался потому, что именно этого она и хотела — смерть была для нее избавлением. Этого он ей не даст. 

— Ты назовешь мне имена твоих сообщников среди магов. 

Она взглянула вверх, ожидая появления над головой огненного шара. На вопрос она так и не ответила. 

Гален был вынужден сделать то, чего ей хотелось. Плотная, вибрирующая голубая волна энергии обрушилась на нее. Но когда волна достигла ее тела и начала растекаться по нему, на ее пути возникло желтое свечение, быстро распространившееся по всему телу Цирцеи. Созданная им энергетическая волна наткнулась на щит, частично рассеявший, частично поглотивший ее. Гауэн защищал Цирцею. 

Желтое свечение побледнело, потухло, лишь слабое мерцание продолжало указывать на существование щита. Цирцея то ли вздохнула, то ли усмехнулась. 

Но для Галена эта комната будто перестала существовать. Что–то происходило внутри него самого. Очищающее пламя бежало по поверхности щита, но Гален видел сейчас не синее, а красное пламя. Щит поглощал энергию пламени, и оно из красного становилось желтым, желтое свечение сначала побледнело, потом исчезло, послышался громкий, дерзкий, женский смех. 

Две темные фигуры, окруженные, бледным голубоватым сиянием щитов, возвышались над ним, их грохочущие голоса наполняли воздух. Руки мужчины казались огромными, вены на них вздулись от гнева. Лицо его, находившееся где–то там, в вышине, скрывала тень. 

Его отец. 

Женщина — его мать — была в длинном, темном шелковом платье, шелк волнами переливался при каждом ее движении. Гален мог отчетливо видеть, как она быстро, будто плела паутину, совершала руками атакующие движения. Ее тонкие пальцы изгибались, будто лапки паука. 

Она взмахнула рукой, в воздухе между его родителями возникла светящаяся точка, постепенно раскалившаяся добела. Молнии электрических разрядов выплеснулись из нее, понеслись в том направлении, куда смотрели ее пальцы, ударили в щит отца в разных местах. Она проверяла крепость его щита. Электричество затрещало вокруг него, и в то же время в воздухе над ней возник еще один красный огненный шар, обрушился вниз. Энергия растеклась по всей поверхности ее щита, и на мгновение показалось, что огонь поглотил ее, но потом снова раздался торжествующий смех. 

Воспоминания одно за другим обрушивались на него, образы и ощущения громоздились друг на друга, ошеломляющие, удушающие. 

Огонь, крики, тишина. Громкие голоса за стеной отчаянно спорили в то время, как он сидел в темноте в своей комнате. Грубое высказывание за ужином, огненный шар вместо знаков препинания в реплике, энергия, рассеянная щитом так, что не причинила никакого вреда. Пятна ожогов на стенах, на мебели, поспешно заказанная перед приездом гостей новая кушетка. Угол гостиной, считавшийся его углом, туда он все время прятался в тех случаях, когда они, начав ссору, забывали отослать его в свою комнату, и у него не было шансов безопасно добраться до нее. Искры конфликта разгорались мгновенно, и так же быстро гасли. Он сидел, прижавшись к стене, ему не хотелось ни видеть, ни слышать того, что происходило за стеной. Это все из–за него. Если бы он мог вести себя лучше, работать старательней. Он будет тихим и спокойным, не даст им больше повода для ссоры. 

Еще одна драка, на этот раз он был выше, и мог отчетливее видеть лицо отца, его острый нос и синие глаза, горящие страшным светом. Споры становились продолжительнее, и все чаще заканчивались дракой, причем с каждым разом все более ожесточенной. 

Отец и молодой Олвин, в стельку пьяные, ввалившиеся в роскошный офис корпорации в компании двух странных женщин. Гален вошел следом, прижав к груди свой ноутбук, и отступил в меньшую, боковую часть офиса. 

Мать, склонившаяся на его кроватью, шепчущая ему на ночь: 

— Твой отец выгнал бы меня, если бы мог. Я создала корпорацию из ничего, а он хочет, чтобы она принадлежала ему одному. 

Отец, темная фигура на фоне яркого неба, стоящий над ним во время одной из их бесконечных тренировок: 

— Ты будешь повиноваться мне, и не будешь сомневаться во мне! Ты — мой ученик! Она для тебя — никто! 

Каждый из родителей рассказывал ему о грехах другого, о корпоративных махинациях, о досконально продуманных и безупречно исполненных обманных операциях, о безжалостных интригах, целью которых была власть. Каждый стремился сделать его своим союзником. Возможно, когда–то они любили друг друга, но стремление к власти оказалось сильнее, и между ними разгорелась бесконечная битва. 

Он ходил взад–вперед вдоль своей кровати, слыша доносившиеся из гостиной треск и вой энергии. Сегодня его отец орал намного яростнее, чем когда бы то ни было. Время от времени из–под двери в его комнату пробивался яркий, мерцающий свет, ярко–красное пламя сражалось за главенство с бело–голубыми молниями. Гален не хотел слышать этого, не хотел видеть. Но он не мог сидеть спокойно. Эта драка, на его взгляд, отличалась от других, сегодня его родители с особой яростью, решительностью и силой нападали друг на друга. 

Галену так хотелось, чтобы он был магом — тогда бы он смог остановить их. Тогда бы он смог заставить их прекратить. 

Дрожащий от злости голос матери: 

— Я не позволю так относиться к себе! 

Ослепительная бело–голубая вспышка под дверью, после которой он несколько мгновений видел в темной комнате ее горящее остаточное изображение. Ответный рев красного пламени, и она закричала. 

Гален стукнул кулаком по панели замка, выбежал из комнаты. На бегу, он успел заметить, что никто из его родителей, кажется, не ранен, но едва узнал их в яростном огне схватки: лица искажены ненавистью, при вспышках света их черты искажались, превращались в мешанину из темных и светлых пятен. Встал между ними, и один из их ударов пришелся по нему. 

Потом пальцы матери, глубоко вонзившиеся в его обожженную руку — она лечила его. 

— Мы отомстим ему, мой дорогой. Не беспокойся. 

Картина электронного воплощения возникла перед его глазами с необычайной яркостью: рука Элрика отрывается от груди, переворачивается ладонью вверх, показывая кольцо — черный, зазубренный камень в серебряной оправе. Кольцо с секретом. И он знал этот секрет. 

Гален вошел в лабораторию, мать работала за столом. 

— Я занята, — сказала она, — уходи. 

Он повернулся, чтобы уйти. 

— Нет, подожди, — тон ее голоса смягчился. — Почему бы тебе не подойти и не посмотреть? Я готовлю твоему отцу подарок на день рождения. 

Он подошел и сел за стол напротив нее, потер рукой края обожженного участка кожи на тыльной стороне руки. Ожог еще не зажил. 

— Нет–нет, подойди к мамочке и сядь рядом. 

Он обошел вокруг стола и забрался на стул рядом с ней. 

Она держала в руках незаконченную серебряную оправу. Подняла ее, демонстрируя ему: 

— Это — кольцо. Сюда я вставлю камень, который сможет копировать все инфокристаллы, которых коснется. 

— Как это? 

В ответ она натянуто улыбнулась, выражение ее лица показалось Галену неестественным, и указала на небольшой, черный камень, закрепленный на рабочем столе. 

— Внутренние слои сохраняют информацию, как обычный инфокристалл. Внешние выглядят идентично, но функционируют иначе, — продолжая объяснять, она добавляла к камню все новые слои. 

Закончив работу, мать повернулась к нему, на ее лице появилось жесткое выражение: 

— Я не такой уж плохой учитель, не так ли? 

— Нет, — ответил он. 

— Теперь нам нужно вставить камень в оправу, и связать со встроенной в нее микросхемой, — говоря это, она продолжала работать напоминавшими паучьи лапки пальцами. 

— Значит, ты больше не злишься на него? 

— Он заявил, что перевернул эту страницу и начал жить с чистого листа. Я тоже так могу. 

Она прикрепила к оправе еще одну микросхему. 

— Что это? — спросил он. 

— Кое–какая дополнительная память, — она подняла глаза на него. — Мне известно, что твой отец рассказывал тебе ужасные истории обо мне. Но ведь ты меня любишь, дорогой, не правда ли? 

— Конечно. 

— Скажи мне. 

— Я люблю тебя, мама. 

— Покажи мне. 

Он наклонился к ней и поцеловал в губы. Она так крепко обняла его в ответ, что чуть не задушила. 

— Тебя по–настоящему любит всего один человек — я, — сказала она, поглаживая пальцами его спину. — Ты веришь, что он начал новую жизнь? 

— Я... я не знаю, — ответил он. 

— А ты веришь в то, что я начала заново? 

Он не знал, что ей ответить. Если он скажет „нет”, то это будет означать, что он не верит ей. „Да” будет означать, что он считает, что в прошлом она вела себя неправильно. И, как часто случалось, ни один ответ ее не обрадует. 

— Я люблю тебя, — повторил он. Ему хотелось, чтобы она отпустила его. 

— Твой отец — эгоистичный, жаждущий власти ублюдок. Он мечтает заполучить корпорацию. Заполучить тебя. Заполучить любую приглянувшуюся ему женщину. 

Это было правдой. 

Но тогда зачем она столько времени возилась, готовя ему подарок? 

— Почему ты остаешься с ним? 

Она разжала объятья и отодвинулась. 

— Ради тебя, дорогой. Я не могу оставить тебя. Я желаю тебе только добра. 

Взяла его за руку, потерла обожженную кожу на ладони. Руку пронзила боль. 

— Я должна защищать тебя. И я не могу просто взять и отдать ему корпорацию. 

Она взяла кольцо, надела ему на палец. 

— Вот. Как, нравится оно тебе? 

Он кивнул, хотя кольцо было ему очень велико, и, как только оказалось на его пальце, камень съехал в сторону. Сделав вид, что ему надо поправить кольцо, он вырвал свою ладонь из ее рук. 

— Наверное, кольцо будет очень полезным. 

Она пристально посмотрела на него холодными, синими глазами. 

— Троянский конь, — произнесла она на древнегреческом. Мать научила его этому языку для того, чтобы без помех секретничать с сыном. Потом продолжила уже на английском. — Никому не придет в голову даже предположить, что кольцо способно на нечто подобное. Мы, колдуны, очень коварны. 

Парадная дверь дома, располагавшаяся в дальнем конце коридора, распахнулась, раздался громкий крик его отца: 

— Ученик! 

Гален резко вскочил на ноги, поспешно отдал матери кольцо и бросился к отцу. 

Остановился в нескольких шагах от высокой, темной фигуры, удивленный тем, что отец был не один — рядом с ним стоял Элрик. Никто не сказал ему о прилете Элрика. Всякий раз, когда в доме появлялись гости, происходящее становилось с каждым разом все более запутанным. 

Отец подошел к нему, обнял, обдав запахом пота и канифоли. Обычно отец никогда не обнимал его, он делал это лишь в присутствии посторонних. Гален почувствовал, как его тело напряглось. 

— Мальчик мой. Взгляни, кто к нам прилетел. Элрик решил погостить у нас. 

Элрик прилетал к ним примерно раз в три месяца, Галену сказали, что целью его визитов были какие–то дела магов. 

Отец разжал объятья и отошел в сторону. 

— Здравствуй, ученик, — Элрик кивнул в знак приветствия. 

Он поклонился в ответ: 

— Здравствуй, Элрик. 

Элрик не был таким эмоциональным и непредсказуемым, как его отец, но, тем не менее, Гален побаивался его, его властного голоса и холодного, внушительного вида. 

Отец схватил его руку, будто впервые увидев след ожога на ладони мальчика: 

— Негодный мальчишка, во что ты на этот раз вляпался? 

Гален знал, что лучше промолчать. 

— Ладно, не бери в голову. Нам с твоей матерью надо обсудить с Элриком кое–какие дела. Можешь считать себя свободным до ужина. А после ужина Элрик вызвался присмотреть за тобой, и я отправлюсь вместе с твоей матерью: она обещала мне большой сюрприз ко дню рождения. 

— Да. 

Эта ночь, та самая ночь, когда они погибли. Гален отвернулся, будто возвращаясь в настоящее — он снова был в почерневшей обсерватории, Цирцея смотрела на него, а Гауэн сосредоточенно склонился над ней. 

Гален, еще толком не соображая, где он, споткнулся и тяжело плюхнулся на пол. Сердце его стучало, он тяжело, часто дышал. Кольцо, он наблюдал за тем, как мать делала его, заметил, что дизайн кольца был необычен, но так и не смог понять, почему. 

Она не простила отца. Кольцо не было предложением мира. Оно было ее оружием. 

Без ведома отца она добавила к списку возможностей кольца несколько функций, ключ ко включению которых был известен только ей. Способность кольца копировать инфокристаллы была лишь отвлекающим маневром, маскировкой для истинного предназначения кольца — генерирования электрического шторма. Кольцо, надетое на палец отца, было ее собственным троянским конем: устройством, помещенным внутрь зоны действия его щита, которым она могла воспользоваться в любой момент, когда ей взбредет в голову. 

Но мать так никогда и не воспользовалась этим кольцом. Они погибли в огне, в результате несчастного случая — при крушении космического корабля. 

Конечно, был способ узнать, что же в действительности произошло на борту того корабля. 

Гален связался с системами обсерватории, с их помощью установил связь с кольцом. Ввел код матери, перед его мысленным взором возникло меню возможностей кольца. Она давным–давно отдала приказ кольцу вести запись. Теперь он понял ее задумку: она хотела, чтобы он, приложив определенное усилие, смог разгадать ее код. Если бы что–то пошло не так, если бы что–то случилось с ней, то он смог бы получить улики против отца. Если бы победителем, напротив, оказалась она, то мать могла уничтожить кольцо или без особого труда сменить пароль. Образчик типичного образа мыслей мага. 

Гален поискал каталог записей, сделанных кольцом, обнаружил, что первая запись была сделана 10 октября 2247 года — в день рождения отца, ставшего днем его смерти. 

Гален пристально взглянул на Цирцею, заставил себя сосредоточиться на ее залитом кровью, пылавшем ненавистью лице. Он не хотел смотреть записи, сделанные кольцом, не хотел снова оказаться в том времени. Но он должен узнать правду. Он попытается остаться в настоящем: просмотреть записи, но не позволить воспоминаниям ожить в его голове, мысленно вернуть его в прошлое. 

Раздался звук, похожий на шелест бумаги, и темнота сменилась светом, появилось изображение лица отца. Отец разворачивал подарочную упаковку. Его большая рука потянулась к кольцу, на лице, частично скрытом в тени, возникла натянутая улыбка. 

Гален быстро проматывал запись. 

Тихое перешептывание у зеркала в ванной: отец прикреплял значки на лацканы пиджака, а мать укладывала темные волосы. 

— Элрик знает, — сказала она. 

— Скорее, подозревает, — ответил отец. — Странно, что следы после твоего лечения не исчезли полностью к сегодняшнему дню. Будто ты хотела, чтобы Элрик заметил их. 

— Мои возможности не беспредельны. Ты хочешь сказать, что я намеренно заставляю мальчика страдать? 

Гален видел отражение отцовского лица в зеркале — челюсть его напряглась. 

— Я сказал только, что рана заметна. Хотя, что сможет сделать Элрик без доказательств, имея одни лишь подозрения? 

— Однажды его подозрения усилятся настолько, — ответила она, тщательно следя за интонациями, — что он начнет серьезное расследование. Прямо сегодня вечером, когда мы улетим, Элрик допросит мальчика. Мальчик будет молчать, но это не рассеет подозрений Элрика. Он станет искать улики и найдет их. Тогда он доложит Кругу, что чета магов, за которой ему поручили наблюдать, сделала, наконец, то, что все предсказывали, — супруги начали драться между собой. Нас накажут, а наше влияние сильно упадет. Для меня лично это не станет трагедией. Возможно, я отделаюсь легким внушением. Но тебе за то, что ты сделал с мальчиком, объявят выговор, ты будешь опозорен. Они отберут у тебя ученика и отдадут мне. Корпорация, подозреваю, тоже достанется мне. 

— Это произошло случайно. 

— Если бы ты владел контролем на уровне даже самого тупого ученика, носящего кризалис, то смог бы вовремя остановиться, не допустить, чтобы мальчику был причинен вред. Если бы захотел. Но ты не захотел. Ты жестоко обращаешься с ним. 

— Я лучший учитель, чем ты. Тебе не сравниться со мной. Я учу его дисциплине и повиновению. Конечно, ты, когда только можешь, подрываешь мой авторитет в его глазах, манипулируешь им в своих собственных целях, окутываешь своей притворной любовью. 

Гален быстро промотал запись вперед. 

Отец входит в гостиную, а Элрик — здоровый, сильный, уже стоит там. Острый взгляд Элрика направлен на какой–то объект, находящийся вне поля зрения камер кольца, губы сжаты в тонкую, суровую линию. 

Потом кольцо повернулось, и Гален увидел, что так внимательно рассматривал Элрик — мальчик, стоявший почтительно вытянувшись, с очень коротко постриженными темными волосами, черный балахон безупречно отглажен, на одной руке след ожога. Когда отец наклонился, чтобы обнять мальчика, тот едва заметно отступил. 

Просматривая запись дальше, Гален увидел огромный космический корабль, его элегантные интерьеры, каюты, оборудованные большими иллюминаторами, предназначенными для любования светом полуночных звезд. Шторы, обрамляющие эти иллюминаторы. Пока корабль поднимался вверх, спор, начатый родителями в ванной, возобновился на фоне мелькающих в иллюминаторе красных полос. Мать злилась все сильнее, пальцы ее сжимались в кулаки. Красный свет, льющийся из иллюминатора, отражался на лице отца, делая его похожим на лицо призрака. 

Вошла стюардесса, вежливо попросила их разговаривать тише. Мать повернулась к ней, дружелюбно ответила. Когда стюардесса вышла, она повернулась к отцу и резко выговорила ему, подняв похожую на паучью лапку руку. 

В воздухе позади нее возник огненный шар, но она его не видела. Шар на большой скорости ударил в ее незащищенную щитом спину, огонь побежал по ее телу, будто заворачивая в пламя. Причем, окружив ее, огонь не исчез, трепещущее, огненное одеяло скрыло ее. 

Его отец открыл тот же самый принцип, на котором было основано действие цилиндров тьмы Разил. Энергия поедает материю, оказавшуюся внутри: кожу, мускулы, сухожилия, кости. 

Завернутая в пылающее одеяло, мать медленно вытянула дрожащую руку, ее тонкие пальцы совершили отточенное движение. 

Изображение, транслируемое кольцом, дернулось в тот момент, как отец, испытав на себе действие электрического шторма, забился в конвульсиях. Он быстро, тяжело задышал. 

Рябь раз за разом пробегала по поверхности красного одеяла, укутавшего мать, она снова и снова бросалась вперед, отчаянно пытаясь освободиться. 

Воздух закипел от жара огненных шаров, понесшихся к ней. Последняя атака отца. Но огненные шары не попали в цель, поразили вместо нее скатерти и шторы, потолочные светильники заискрили, досталось и вновь вбежавшей в каюту стюардессе. Огонь рвался наружу, огненные шары превратили шторы в лохмотья, по ним сияющее пламя перекинулось на соседние каюты, и дальше по кораблю. 

Красное одеяло, скрывавшее мать, исчезло, открыв взору ее окровавленное тело. Она посмотрела на отца и, издав довольный смешок, рухнула на пол. Свет огней аварийной сигнализации плясал над ее телом. Отец, в последний раз дернувшись, рухнул рядом с ней. Пламя скрыло обоих. 

Гален разорвал связь с кольцом. Сейчас снова мог видеть лежащую перед ним Цирцею, ее обожженное, залитое кровью лицо очень походило на лицо его матери, которое он только что видел. Энергия забурлила в нем. 

Он привык считать смерть родителей несчастным случаем, еще одним примером удара, нанесенного наугад Вселенной, таких примеров он повидал на своем веку множество. Он обвинял Вселенную в холодности и бессердечии за то, что она отняла их у него. Но Вселенная оказалась здесь ни при чем. Виноваты были сами его родители, их неумение контролировать себя. Они скатились к хаосу, позволили хаосу овладеть ими, и, в результате, убили друг друга и всех, находившихся на борту корабля. 

Каждый выбирает сам. Они выбрали уничтожение. 

— Они — часть того, кто ты есть, — сказал Элрик. 

Так же, как затягивал когда–то их, хаос затягивал и его. Он нес в себе не только программу, заложенную Тенями, но и ДНК родителей, их собственную программу, нацеленную на уничтожение. Он тоже оказался перед выбором. И тоже выбрал убийство. 

На Тенотке он надеялся на то, что они с Элизаром убьют друг друга. 

— Зачем ты стал техномагом? — спрашивал Элрик. 

Он мечтал о том, чтобы стать целителем. Надеялся исправить хоть часть того вреда, который Вселенная, казалось, поставила своей целью нанести. Теперь он понял, что хотел загладить все свои ошибки, ведь он считал, что родители ссорились из–за него. 

Хотя после их смерти все это стало для него вторичным. Главной целью, ради достижения которой он прилагал больше всего усилий, стало скрываться от правды. Он не хотел вспоминать родителей такими, каким они были на самом деле, не хотел признавать того факта, что он — их наследие. Элрик, взяв его к себе, помог ему найти убежище от насилия и хаоса. Он похоронил прошлое, создал строгий, упорядоченный язык заклинаний — свою тихую гавань. 

Но, стремясь к достижению поставленной цели, он лишил себя многого другого. Строгий язык заклинаний ограничивал его возможности, поэтому все его попытки целительства оказались безуспешными. Давным–давно Келл сказал ему: 

Его стиль мышления и созданный на его основе язык заклинаний вели к уничтожению. Потому что именно эта истина скрывалась глубоко внутри него. 

Элрик хотел, чтобы он вспомнил именно это? 

Гален не понимал, как это может помочь ему стать целостной личностью. Он вырос в атмосфере насилия и порождал насилие сам. 

Но он вовсе ничего он не преодолел. Он был поглощен этим. 

Итак, он не мог дольше прятаться от самого себя. Сейчас он знал, почему он тот, кем является. А вот то, ради чего он стал техномагом, цель, когда–то давно поставленная самому себе, больше не имела смысла. Он не смог лечить, не смог исправлять нанесенный кем–то вред, не смог ничего переделать к лучшему. Он вообще не мог творить благо. 

Но, возможно, цели, которые он себе поставил, никогда не были его истинными целями, или, по крайней мере, они были не единственными. В этом, по большей части, и заключалась та правда, от которой он скрывался. Он любил родителей, сам толком не понимая, почему, но, оплакивая их, знал, что в глубине души испытывает облегчение. Часть его существа, возможно, даже желала их смерти. Желала убить их. Чтобы навсегда заставить их прекратить драться. Он боялся, что именно это желание и было тем темным секретом, который он хранил глубоко в сердце, и именно оно заставляло его стремиться стать техномагом. 

Он твердил себе, что хочет лечить, хотя, на самом деле, хотел только одного — убивать. 

Хотя первые, изначально выбранные им, цели преждевременно уничтожили сами себя, он продолжал находить новые цели и новые причины для того, чтобы стремиться уничтожать. Он должен помешать Элизару и Разил воспользоваться его заклинанием, должен положить конец их, какими бы они ни были, планам возрождения ордена. И он должен убить Мордена, чтобы больше некому было искушать других магов, чтобы ни один из них больше не попытался вырваться из убежища. Если его стремление уничтожать имело некую позитивную цель, то она заключалась лишь в одном — не позволить магам продолжать причинять вред. 

Конечно, из всех магов именно он причинил за свою жизнь больше всего вреда. 

Наконец–то он понял, почему. Еще до того, как его тело приняло самую крошечную частицу технологии Теней, его тянуло к насилию, а когда он получил биотек, его способность убивать достигла совершенства. Элрик говорил ему, что он — не чудовище, но Элрик и понятия не имел, какую тяжелую работу ему приходилось выполнять ежеминутно, ежесекундно для того, чтобы сохранить контроль. Сверкающая, жаркая волна уничтожения стремилась вырваться наружу, и он сам хотел, чтобы она вырвалась. 

Он был тем, кем был. 

Цирцея, закрыв глаза, лежала у его ног, ее кожа была пурпурного цвета, испещренная засохшими красными полосами. Хотя кровотечение остановилось, дыхание, с хрипом вырывавшееся из ее груди, с каждым вдохом становилось все более затрудненным, ей приходилось прикладывать все больше усилий для того, чтобы продолжать дышать. Гауэн воспользовался пальто Галена, чтобы укрыть ее. Сам он все еще сидел, склонившись над ней, пытался лечить ее. 

Гауэн снял пальто Галена с Элрика, и Гален заметил, что неосознанно смотрит в ту сторону, где лежала почерневшая фигура. Лохмотья балахона почти не прикрывали изуродованное тело, и оно казалось холодным и покинутым. 

Цирцея пытала его, а потом убила, и сейчас она была здесь, и Гауэн лечил ее. Гален хотел уничтожить ее. Уравнение было таким простым — всего из одного элемента. Она должна расплатиться за все, что натворила. 

Теплая волна, заставляющая его чувствовать себя наполненным здоровьем и силой, уже распространялась по его телу, ожидая, когда он наложит заклинание, и Гален уже визуализировал чистый экран и был готов написать на нем уравнение, когда вдруг понял, что если он хотя бы единожды воспользуется этим заклинанием, то остановиться уже не сможет. Никогда. Ему так сильно хотелось отомстить кому–то, чему–то, всему на свете. 

Гален заметил, что снова сбился с выполнения упражнения на сосредоточение, причем он понятия не имел, когда это произошло. Начал новое, потом добавил к первому еще одно, а затем и еще, пытаясь спрятаться за их стенами: прогнать от себя тревожные мысли и чувства. Выполнение трех упражнений одновременно помогло: чтобы не сбиться, он должен был изо всех сил концентрироваться, и сил на то, чтобы думать чем–то еще, кроме них, у него не оставалось. С каждым тактом он все больше погружался в выполнение упражнений, все остальное бледнело, переставало для него существовать. Стены вырастали вокруг него, становились все выше. Они отрезали прошлое, не позволяли думать о том, о чем он не должен думать, если хочет сохранить контроль. Стены давили на него, и их давление удерживало его, не позволяло ему развалиться на части, гнало вперед по узкому тоннелю собственных мыслей. 

Он должен выбраться отсюда. Круг откажется отпустить его, боясь устройства Теней, скрывавшегося в его теле. Воспользуйся Тени этим устройством — и он снова окажется в их власти. Гален собирался уничтожить это устройство, но пришел к выводу, что эта попытка окажется для него смертельной. 

Внезапно его осенило: он понял, что нужно предложить Кругу. Если Круг получит возможность, равную возможностям Теней, то им будет нечего бояться. Пусть они имплантируют в него собственное, соответствующим образом запрограммированное, устройство. Он станет их троянским конем. В этом случае Круг разрешит ему покинуть это место, и он сможет исполнить свое предназначение. 

Он попал в ловушку собственного стиля мышления, сосредоточив все свои силы на достижении лишь одной цели: как избавиться от контроля со стороны Теней. Но для обретения свободы существовал еще один, гораздо более легкий путь. 

Гален заметил, что Блейлок вернулся и стоял рядом с Цирцеей. Блейлок стоял всего в паре шагов от Галена, но ему казалось, будто худощавая, суровая фигура находится на огромном расстоянии, и он рассматривает ее в телескоп. 

Гауэн что–то говорил. Гален прислушался. 

— Я смог отчасти вылечить повреждения ее сердца и легких. Чтобы сделать больше, если это вообще возможно, потребуется гораздо больше времени, — он быстро взглянул на Галена. — Она при смерти. 

— Если ты перестанешь помогать ей, проживет ли она еще какое–то время? 

— Возможно, минут тридцать, или час. 

— Годится. Остальные, отравленные ее сонным газом, начали приходить в себя. Посмотри, как они там. 

Гауэн снова склонился над Цирцеей, вероятно, давая органеллам последние указания. Потом убрал кристалл, неуклюже поднялся на ноги. 

— Гален допрашивал ее. 

Посмотрел на Галена, испуганно поджав губы. 

— В таком случае я поговорю об этом с Галеном. Ты нужен в другом месте. 

Гауэн поклонился и вышел. 

Блейлок снова пронизывающе посмотрел на Галена. 

Он стоял, продолжая выполнять три упражнения, сосредоточившись на том, чтобы не сбиться. Ему было не по себе. Тело казалось каким–то странным, будто состоящим из множества несвязанных друг с другом частиц. Он быстро выложил Блейлоку все, что узнал от Цирцеи. 

— Когда она заговорила о том, что маги связаны с Тенями, я попытался заставить ее замолчать, но она этого не сделала. Я толком не знаю, многое ли понял Гауэн из ее речей. 

— Я поговорю с ним. 

Блейлок отвел глаза, посмотрел куда–то в противоположный конец комнаты, и, несмотря на суровое, непреклонное выражение лица старого мага, Гален почувствовал, что тот потрясен. 

— Сегодня мы понесли очень тяжелую потерю. Элрик воистину был мудрейшим из нас. 

Гален не хотел сейчас думать о нем и сменил тему: 

— Вам потребуется помощь, чтобы обезвредить ее сообщников? 

Голос Блейлока снова зазвучал уверенно: 

— Разобраться с ними — наша обязанность. Ты можешь идти. Я один допрошу Цирцею. 

Но Гален не мог так просто уйти: 

— Мордена необходимо убить, чтобы он больше не искушал магов, и чтобы никто из нас больше не пал жертвой его искушения. 

— В надлежащее время мы обсудим, следует ли нам предпринять какие–либо действия, и, если да, то стоит ли нам идти именно на это. 

Гален пристально посмотрел на Блейлока. 

— Когда ты закончишь с ней, ты встретишься с Херазад, и вы согласитесь отпустить меня отсюда для того, чтобы я убил Мордена, Элизара и Разил. Вы имплантируете в мое тело устройство, способное чувствовать исходящую от меня магическую энергию. Если однажды излучение прекратится, если Тени снова отключат мой биотек, то это устройство убьет меня и всех, находящихся поблизости. Как именно сконструировать устройство — думай сам. Оно должно быть достаточно простым. Наличие такого устройства сводит на нет ваши аргументы против моего отлета. 

Впервые Блейлок не нашелся, что ответить. 

Гален вышел из обожженной комнаты, унося с собой мысли об уничтожении. Наконец–то он мог двигаться вперед.