Деленн также осознавала течение времени, как и любой другой живой человек. В глубине души она всегда знала, что ее любимому мужу, ее спутнику жизни, Джону Шеридану, человеку, который действительно изменил лицо галактики, осталось жить всего двадцать лет. Это была расплата за то, что он уцелел на За'ха'думе. Если бы она могла повернуть время вспять, если бы она могла предотвратить хоть одно мгновение, то она бы выбрала именно это. Впечатляющий выбор, особенно, если учесть те ужасные вещи, что она видела в свое время, некоторые из этих бедствий были связаны с теми, кого она любила. 

Загадочное существо по имени Лориен вернуло Джона Шеридана к жизни, но Деленн никогда не понимала, как ему это удалось. Но она знала, что это была лишь временная отсрочка. Через два десятка лет Шеридан просто угаснет, подобно лучу света. 

Так ей сказали... 

...четырнадцать лет назад. 

Все это время она старалась не думать об этом, по крайней мере, хотя бы несколько дней. Но теперь ей казалось, что она думает об этом постоянно. 

Несмотря на близость с мужем, несмотря на крепкую связь, установившуюся между ними, ей удавалось скрывать от него свое беспокойство. Иногда он случайно замечал, что она чем–то обеспокоена, и даже спрашивал ее об этом. Она могла с легкостью ответить, что думает о Дэвиде, их сыне. В свои двенадцать лет он превратился в своеобразную комбинацию отца и матери. Дэвид, казалось, обладал чертами обоих родителей. Этот юный озорник носился по их дому на Минбаре с явно человеческим энтузиазмом и увлеченностью, что весьма огорчало мать, забавляло отца, и крайне раздражало его наставников. 

С другой стороны, в столкновениях с учителями Дэвид постоянно оказывался на высоте положения с такой легкостью, что те задумывались о том, сколького он сможет достичь, если будет стараться. 

Внешне он был похож на человека. Цвет его волос со временем менялся. Раньше они были светлыми, но потом потемнели и сильно отросли. Это был вызов его отцу, который, по старой военной привычке порывался их постричь. Он часто предлагал ему сделать разнообразные короткие стрижки, но Дэвид явно не был от этого в восторге. Забавно, но его брови остались светлыми, а темные глаза под ними были очень похожи на материнские. 

Он обладал поистине отцовским обаянием. Это чувствовалось, вне всякого сомнения. Оно действовало не только на людей: когда он проходил мимо, взрослые женщины–минбарки бросали на него приветливые взгляды, а он подмигивал им или подходил с какой–нибудь шуткой, и это всегда вызывало у них добрый смех или заинтересованные взгляды. 

Все это смущало его мать... особенно, когда отец Дэвида наблюдал за этими выходками с одобрительной ухмылкой. Но стоило ему поймать молчаливо раздраженный взгляд Деленн, как Джон Шеридан тут же скрывал свою покровительственную отцовскую улыбку. 

Эта мысль постоянно возвращалась к ней, особенно сейчас, когда Шеридан открыто к чему–то призывал. Она отчаянно хотела, чтобы он когда–нибудь сбросил бремя президента Межзвездного Альянса. Она при любом удобном случае намекала, что должность президента — это выборная должность, и было бы неплохо, если бы Шеридан подумал об открытых выборах, дабы найти себе замену. Шеридан задумывался об этом, но каждый раз, когда он собирался последовать этому совету, другие расы, входившие в состав Альянса, считали, что с его стороны это какая–то просьба о вотуме доверия. Естественно, они голосовали за него с энтузиазмом и удовольствием, к этому прибавлялись и другие события, из–за которых Шеридан неизменно оставался на своем посту. 

Казалось, сама Судьба вступила в сговор против них, устроив все так, чтобы они никогда не знали покоя. 

Ночью, лежа в постели, ей хотелось шепнуть ему: „Давай убежим отсюда”, и иногда он действительно подумывал об этом. Глубокой ночью он иногда заводил разговор о том, что было бы неплохо сбросить бремя своих обязанностей и провести оставшиеся годы в покое. А потом, когда занималась заря, время ночного Джона Шеридана истекало, и ему на смену приходил другой Джон Шеридан, человек долга. Ей причиняло боль то, что так много часов и даже минут в его дне причиняли ему раздражение. Но она была не властна над этим. Все, что она могла сделать, это поддерживать его, быть с ним рядом, чтобы дать ему совет... или чтобы помочь сохранить рассудок. 

Сейчас был как раз такой случай. 

— Они все идиоты! — бушевал Шеридан. 

Они были в его кабинете, который был тесен для него, вынуждая метаться, как пойманного в клетку зверя. Вместе с ними находились двое, и только им во всей галактике он мог по–настоящему довериться. Майкл Гарибальди и гражданин Г'Кар. 

Никто из них на самом деле не работал на Шеридана. Некогда Гарибальди служил у Шеридана начальником службы безопасности. Те дни остались в далеком прошлом, и теперь все его время отнимали обязанности бизнесмена. Его последняя поездка на Минбар на самом деле была скорее промежуточной остановкой на пути к какой–то другой цели. Глядя на его лицо, Деленн подозревала, что он уже основательно призадумался, насколько хороша была идея с неожиданным визитом. 

Г'Кар же — совсем другая история. 

Было трудно поверить в то, что этот высокий гордый нарн некогда был настолько наглым и агрессивным, что Деленн пришлось буквально поставить его на колени, подчинив своей воле при помощи гравитационных колец. Г'Кар стал — она не могла подобрать иных слов, чтобы это выразить, — созданием судьбы. Он будто знал, что ему отведена важная роль на великой сцене жизни, и принял эту роль с мудростью и почтением. Деленн не могла этого понять, но чувствовала, что все действительно так и обстояло. Если Г'Кар был врагом, то это был непримиримый враг. Но если он был союзником, то не было никого преданнее его. 

Однажды Шеридан назвал Г'Кара „правой рукой короля”. Деленн совершенно не поняла этого оборота. 

— В древности у королей были люди, которых называли их „руками” — пояснил ей Шеридан, — они отправлялись в поле и делали всю грязную работу. Делали то, что короли не могли или не хотели сделать сами. „Руками” называли самых преданных и надежных рыцарей. 

— Это было очень познавательно, Ваше Высочество, — произнесла Деленн с явной насмешкой, а потом низко поклонилась. Шеридан закатил глаза и громко посетовал, что вообще зря завел этот разговор, за что получил мягкий тычок от жены. 

Но в данный момент он не был спокоен. Его раздражение достигло наивысшей точки, даже Г'Кар с Гарибальди не могли его успокоить. Но они благоразумно молчали, позволив Шеридану выпустить пар. 

И он бушевал, его коротко постриженная седая борода ощетинилась, как будто дело шло о его собственной жизни. 

— Этого и следовало ожидать. Такое уже было однажды. Разве можно найти планету более мирную и менее опасную, чем Мипас? — он не дал им ответить, начав загибать пальцы. — Брикарн 9. Шандукан. Мир Харпера. И этот список все увеличивается! Все беспомощные. Все используются в военной машине Центавра: или как форпосты, или как поставщики ресурсов, или просто для того, чтобы передать Межзвездному Альянсу известие о том, что центавриане копят силы для сведения счетов. Известие о том, что сами центавриане процветают, становятся все более дерзкими с каждым нападением, оставшимся без ответа! Но каждая чертова планета, которую они захватывают, была пограничным миром, который не представлял для них интереса и ничего не предпринимал против Центавра! 

— Их определенно тщательно подбирали, дабы нападения прошли с минимальным риском, — высказал свое мнение Г'Кар. 

Шеридан яростно кивнул. 

— Именно! И этот риск по–прежнему остается минимальным, потому что некоторые группы в Межзвездном Альянсе отказываются выступить против Центавра! С каждым безнаказанным нападением центавриане все больше наглеют и утверждаются на пути к своей цели! А их цель с каждым годом все ближе и ближе подталкивает нас к дорогостоящей и кровопролитной войне! 

— „Дорогостоящей” — это верно сказано, — поморщился Гарибальди. — Не то, чтобы я был в этом уверен, как вы понимаете, но я подозреваю, что кто–то основательно нагреет на этом руки. 

— Есть много таких, кто будет рад закрыть глаза на последствия ради мгновенной выгоды, — сказал Г'Кар. — Это часть исторического процесса. 

— И что же мы видим, исходя из истории? — кипятился Шеридан. — Исходя из истории, сильнейший обрекал более слабого на страдания ради достижения своей собственной цели. 

— Естественно, — рассудительно ответил Г'Кар. — Разве вы этого не знали? 

— Так было в прошлом, — возразил Шеридан. — Мы же считаем себя более цивилизованными. Мы же должны были хоть чему–то научиться. Мы должны были понять, что нельзя позволять убийцам и чудовищам поступать так, как им захочется. — На мгновение он остановился и посмотрел в окно, как будто пытаясь заглянуть за горизонт Минбара. Казалось, он видит корабли центавриан, летящие в глубинах космоса в поисках новой жертвы. Шеридан покачал головой, и когда он снова заговорил, его голос стал расстроенным и тревожным: — Если мы и научились чему–то во время Войны Теней, так это тому, что даже самая добродушная раса может превратиться в деспотов, если оставлять их выходки без внимания. Но вот мы снова столкнулись с врагом, который набирает силу, накапливает оружие, заручившись нашим доверием, а пацифисты из Альянса убеждают нас ничего не предпринимать. 

— Они считают, что это их не касается, — наконец, подала голос Деленн. — Проблема в том, Джон, что ты слишком многого достиг в других областях, действуя ради Альянса. Переговоры, проведенные тобой, преследование пиратской торговли, различные экономические модели, которые ты ввел... Посредством этого и многого другого ты сумел внести беспрецедентное ощущение процветания и экономической стабильности в систему. Когда людей устраивает их материальное положение, когда они ни в чем не нуждаются... им трудно бросить свои уютные жилища и ринуться в глубины космоса, чтобы сражаться. Они слишком многим обладают, чтобы пойти на риск потерять все это. 

— Если они не могут оторвать свои задницы для того, чтобы сразиться с центаврианами, то пусть убираются ко всем чертям, — бросил Шеридан. Он наклонился над столом и покачал головой, выглядя еще более расстроенным и встревоженным, чем за все последние годы. — Они по–прежнему трусливо отводят взгляд в сторону. Они полагают, что если просто позволить Приме Центавра захватить ту или иную планету, то этого будет достаточно, чтобы их успокоить. Они думают, что все само собой уладится. Они не понимают, что ничего не происходит просто так, само собой... и ничего не изменится до тех пор, пока центавриане считают, что им можно делать все, что взбредет в голову! 

Всего шесть лет. И раздражение — это все, что он получил за последние дни? Деленн никогда еще не испытывала к Лондо Моллари такого презрения. 

— Я говорил с бракири. С дубаи. С геймами. Снова и снова, этот список такой же длинный, как и список миров, захваченных Центавром, — продолжил Шеридан. — Никто не хочет в этом участвовать. Они приводят повод за поводом, объясняя, почему это не кажется им хорошей идеей. И ты права, Деленн, все сводится к одному и тому же: „Это их не касается”. — Он покачал головой: — Если бы мы сидели, сложа руки, когда Тени готовились напасть на Вавилон 5, то в галактике все было бы по–иному. Эти проклятые пацифисты... 

— С каких это пор стремление к миру стало плохим? 

Мальчишеский голос заставил Шеридана прервать свою гневную речь. Все присутствующие повернулись к говорившему, хоть и знали, кто это. 

Дэвид Шеридан стоял, прислонившись к дверному косяку, улыбаясь своей особенной улыбочкой, которая может быть только у подростков. 

— И вот он здесь... великий агитатор, — произнес Гарибальди с таким видом, будто он сам неоднократно этим занимался. 

— Привет, дядя Майк. 

Гарибальди испустил страдальческий стон, как будто ему только что пронзили ножом сердце. Замер посреди комнаты, а потом внезапно метнулся и схватил Дэвида за шею. Дэвид испустил вопль боли, когда Гарибальди дернул его за длинные волосы и прохрипел: 

— Не называй меня „дядей Майком”! Я ненавижу, когда меня зовут „дядя Майк”! Ты ведь знаешь, что я ненавижу, когда меня называют „дядя Майк”! 

— Прости, дядя Майк! — простонал Дэвид, задыхаясь от смеха. 

— Ты похож на панка. Тебе надо постричься. 

Гарибальди отпустил его, повернулся к Шеридану и ткнул в мальчишку пальцем: 

— У тебя растет настоящий разбойник, у которого нет никакого уважения к старшим, в том числе и к любимому крестному. 

— Да что ты говоришь, — сочувственно произнес Шеридан. 

— Дэвид, я думала, что ты был на уроке у мастера Вултана, — сказала Деленн. 

— Был. Вултан решил сделать перерыв. 

— Иными словами, стоило ему хоть на мгновение отвести взгляд в сторону, как ты удрал. 

Дэвид молча пожал плечами. 

Деленн вздохнула, и в этом вздохе была знакомая смесь любви и раздражения. 

— Это твой сын, — сказала она Шеридану. 

— Приятно это слышать, — заметил Г'Кар. — А то ходили слухи... 

— Ваше чувство юмора, Г'Кар, как всегда неуместно, — с мрачной усмешкой заметил Шеридан. 

— Настоящих комиков редко признавали при жизни. 

— Еще пара таких замечаний, и я устраню эту проблему, — многозначительно предупредил Шеридан. 

— Вы похожи на стариков, которые все время вспоминают старые добрые времена, — сухо заметил Дэвид. — Очень интересно, особенно, если учесть, что, когда я вошел сюда, все выглядело до черта мрачным. 

— Язык, — рефлекторно сказала Деленн. 

— Простите. Чертовски мрачным. 

Она закатила глаза, набираясь терпения. 

— Вы же не могли сменить тему разговора, просто потому, что я здесь? — спросил Дэвид. 

Взрослые неловко переглянулись. 

— Все в порядке, — продолжил он, явно не интересуясь ответом на свой вопрос. — На самом деле я уже несколько минут стоял снаружи. 

Гарибальди указал на Дэвида и сказал Шеридану: 

— Этот парень закончит жизнь за решеткой. Давай я заберу его с собой на Марс и несколько лет поучу уму–разуму. Вы его не узнаете. 

— Если его волосы отрастут еще длиннее, то я в любом случае его не узнаю, — заметил Шеридан. 

— Ты так и не ответил на мой вопрос, папа, — сказал Дэвид, не обращая внимания на его последние слова. — Ты сердишься из–за действий пацифистов, которые не желают развязывать войну с Центавром. Но разве они не правы? Взять хотя бы ту же войну Земли с Минбаром. Из–за агрессивности землян, которые открыли огонь по минбарцам и убили Дукхата, минбарцы пришли в ярость, и началась бессмысленная война, унесшая миллионы жизней. 

Деленн внутренне затрепетала. Дэвид был вправе говорить об этом. Все действительно так и было, и Деленн, склонившаяся над остывающим телом Дукхата, была одной из тех, кто принял то роковое решение о нападении на людей. Животные! Слова, выкрикиваемые в отчаянии, принадлежали ей и до сих пор звучали у нее в голове. Но Дэвид никогда об этом не слышал. Эта тайна, это мгновение, которое ей никогда не забыть, как бы она этого ни хотела, была похоронена в глубине ее души. 

— А потом, — продолжил Дэвид, не обращая на смятение матери, — родной мир людей был бы уничтожен, если бы минбарцы внезапно не сдались. Причины были самые разные, но результат был один и тот же: стремление к миру. Так что, очевидно, что те, кто ищет мира, поступают правильно. Как же вы решаете, когда настало время для мира... и когда — время для войны? 

— Это сложный вопрос, — признал Шеридан. 

— Ну, на самом деле, сам–то вопрос несложный. Сложно на него ответить. 

Шеридан посмотрел на сказавшего это Гарибальди и сухо произнес: 

— Благодарю тебя, Майкл, за удачное пояснение. 

— Пустяки. 

Деленн шагнула вперед и положила руку на плечо сына. 

— Это зависит от ситуации. Иногда стремление к миру выглядит лучшим решением всех проблем,... а иногда это просто признак слабости. 

Шеридан утвердительно кивнул. 

— Есть те, кто использует мир как оружие. Как средство отвлечения или как помеху для своих противников, в то время как они продолжают разрабатывать планы будущих завоеваний. 

— И вы думаете, что сейчас именно такой случай? 

— Ты должен видеть всю панораму, — сказал Шеридан. — Ты не должен ограничиваться одним, или даже несколькими действиями. Ты должен выяснить всю их историю, чтобы иметь ясное представление о том, чем они являются. Основываясь на этом, ты можешь понять, что будут делать дальше. 

— Что касается Лондо и центавриан, — мрачно сказал Гарибальди, — то они намерены отправиться туда, куда им захочется. Сейчас они как шестисотфунтовая горилла. 

— Кто? — Дэвид в недоумении посмотрел на него. 

— Горилла. Это старая шутка. Где сядет шестисотфунтовая горилла? Ответ: там, где захочет. Понял? 

— Кажется, да, — Дэвид замялся, а потом спросил: — А что такое горилла? 

Гарибальди открыл рот, чтобы ответить, но потом закрыл его и вздохнул. 

— Неважно. 

Легко переключившись с озадачившей его шутки, Дэвид произнес: 

— Лондо... император... так вы думаете, что он собирается сделать именно это? Отправиться туда,... куда... ему захочется? 

— Не знаю. Я больше не знаю его, — ответил Шеридан. Он посмотрел на Г'Кара. — А вы что думаете, Г'Кар? Что–то вы не очень разговорчивы. Что, по вашему мнению, затевает Лондо? 

— Что он затевает? — Г'Кар пожал плечами. — Не могу вам точно сказать. Но одно я знаю наверняка: Лондо Моллари является одной из самых трагических личностей, которых мне доводилось встречать в своей жизни. 

— Трагической? — хмыкнул Гарибальди. — Послушайте, Г'Кар, некогда мне нравился этот парень. А потом он стал могущественным безумцем и сидит теперь на Приме Центавра, стравливая всех между собой. И да, буду с вами откровенен... гибель Лу Велша от рук этих лохматых ублюдков вряд ли улучшила мое отношение к центаврианам. Я слышал, как они говорят, что их император — это живое воплощение Примы Центавра. Если это так, то мне нужно серьезно поговорить с этим самым воплощением, потому что выходит, что он является живым символом планеты, которая должна катиться в тартарары. Так что не понимаю, Г'Кар, почему я должен лить по нему слезы и считать его трагической фигурой. 

— Лить слезы или нет, это ваше дело, — ответил Г'Кар, пожав плечами. — Я знаю, что не стану этого делать. С чего бы мне лить слезы? Он в ответе за то, что мой мир бомбили масс–драйверами. Он виноват в гибели миллионов нарнов. Но знаете, что случилось бы, если бы не было Лондо Моллари? 

Повисла пауза. 

— Что? — спросил Дэвид. 

— Скорее всего, случилось бы то же самое, — ответил ему Г'Кар. — Я полагаю, что Лондо стал жертвой обстоятельств, с которыми ему было не под силу совладать... и которые, возможно, даже были за гранью его понимания. А когда он это осознал, было уже слишком поздно. Я верю, что он заботился о собственном народе, но лишь в самом общем смысле этого слова,... а другие превратили его мечты в жестокую реальность, которую он даже в самых кошмарных снах не мог представить. 

— Вот в чем, мистер Гарибальди, заключается трагедия Лондо Моллари: у него никогда не было возможности стать тем, кем он мог бы быть, если бы не эти превратности судьбы. Поймите меня правильно, — жестко добавил он, — как я уже сказал, я не стану лить по нему слезы. Во многом он сам виноват в том, что случилось, и у него была возможность все это предотвратить. А, быть может, такой возможности и не было. Нам никогда этого не узнать. Но достоин он жалости или нет, можно ли ему сочувствовать или нет, неважно. Он все равно остается трагической фигурой. 

Шеридан покачал головой и посмотрел на Гарибальди. 

— И ты еще говорил, что он не особо разговорчив. Вот видишь, что получилось? Теперь мы не можем заткнуть ему рот! 

— Я бы не стал высказывать свое мнение, если это так утомительно для вас, — насмешливо сказал Г'Кар. 

Шеридан лишь махнул рукой. 

— Так что же нам делать, Джон? — произнесла Деленн. — Мы по–прежнему в тупике. 

— Будем придерживаться прежней политики, — нехотя ответил Шеридан. — Я не могу единолично приказать „Белым Звездам” напасть на Приму Центавра. Я являюсь примером для Межзвездного Альянса, а им не нужен лидер, который действует, не обращая внимания на взгляды и пожелания его чертовых избирателей. Альянс отказывается нажимать на курок. Я не могу действовать без них, так как мы являемся единым целым. Остается надеяться, что когда Альянс все же примет такое решение, будет еще не слишком поздно. 

— Кажется, это действительно единственный выход, — нехотя признал Гарибальди. Г'Кар лишь молча кивнул. 

Затем Шеридан многозначительно посмотрел на Деленн, и та сразу поняла, что он имел в виду. 

— Дэвид, — сказала она, — почему бы нам с тобой не прогуляться? 

— Отец хочет поговорить без нас, да, — несмотря на построение фразы, она не являлась ни вопросом, ни утверждением. 

— От тебя ничего не скроешь, — усмехнулся Шеридан, но в его смехе чувствовалось раздражение. 

— Ладно, — Дэвид с притворным безразличием пожал плечами, а потом позволил Деленн вывести его из кабинета. 

— Умный мальчишка, такой далеко пойдет, — сказал Гарибальди. — Возможно, мы могли продолжать разговор и в его присутствии. 

— Пусть он побудет просто ребенком, хотя бы еще немного. 

— Но он же не может быть „просто ребенком” вечно, господин президент, — сказал Г'Кар. 

— Возможно, вы правы, — Шеридан уселся обратно за стол. Разговор с Дэвидом несколько смягчил его гнев, но он по–прежнему был недоволен сложившейся ситуацией. — Меня особенно беспокоит ситуация с дрази. Был убит их соплеменник, а они ничего не предпринимают в ответ на это. 

— Если верить „Межзвездным новостям”, то в этом был виноват один сумасшедший, который действовал без ведома или согласия правительства, — сказал Гарибальди. — Они даже выдвинули предположение о том, что это была тайная группа диверсантов, которые пытались свергнуть правительство Центавра, инсценировав акт насилия, чтобы спровоцировать дальнейшую войну с Альянсом. Теперь назначили второго посла дрази. Но мне не верится, что это на самом деле второй... 

— Будет лучше, если вы не станете ломать над этим голову, — сказал Г'Кар. — На самом деле, это были организованные действия разъяренной толпы, полностью координируемые местными властями и группой воспитанников министра Лиона, Первыми Кандидатами. Они окружили их со всех сторон. Помощнику посла удалось убежать. Я видел его в том же выпуске „Межзвездных новостей”, что и мистер Гарибальди, теперь он стал новым послом дрази. Похоже, что несчастье, случившееся с его предшественником, оказалось ему на руку. 

Гарибальди с подозрением покосился на него. 

— Вы говорите так, как будто видели это собственными глазами. 

Г'Кар ничего не ответил. 

Гарибальди перевел взгляд с Г'Кара на Шеридана: 

— Кто–нибудь может мне сказать, что происходит? Я имею в виду, Г'Кар ведь никак не мог этого видеть. Нарн на Приме Центавра? Это невозможно. Они закрыли свой мир для всех представителей других миров... но, даже если они разрешат иностранцам посещать его, они никогда не пустят туда нарнов. 

— У меня свои методы, — загадочно ответил Г'Кар. 

— Может, поделишься ими? 

— Честно говоря, я не могу этого сделать, — ответил ему Г'Кар. 

— А ты? — и Гарибальди выжидающе посмотрел на Шеридана. 

Но Шеридан покачал головой. 

— Я тоже не знаю, как ему это удалось. Г'Кар ничего мне не говорит. 

— И тебя это устраивает? — с явным недоверием спросил Гарибальди. 

— Я уже привык к такому положению вещей, — сказал Шеридан. 

— Он ведь нога Шеридана, — сказала Деленн, вернувшись в кабинет. 

— Кто? 

— Рука, — поправил ее Шеридан. — Так раньше называли... 

— Послушай, мне плевать, кто он: твоя рука, нога или твой кишечник, — ответил Гарибальди. — Но мне не нравится, когда от меня что–то утаивают. Только не между нами. Мы через столько прошли вместе. При таких обстоятельствах секретность может привести к небрежности, а потом вы узнаете, что все решили поиграть в героев и покончить жизнь самоубийством. 

— В этом, — произнес Г'Кар без малейшего сожаления, — и заключается основная опасность для того, кто решил стать героем. 

— Или мучеником, — напомнил ему Гарибальди. — Надеюсь, что вы не хотите им стать. 

— Ну же, мистер Гарибальди... я не понимаю, отчего вы так беспокоитесь, — Г'Кар, казалось, был весел как никогда. 

Шеридан повернулся к Деленн. 

— Ты увела Дэвида? 

— Он вернулся к своему наставнику. Сказал, что так и не понял, кто же решает, когда наступает наиболее удобное время для мира. 

— И что ты ему ответила? 

— Я посмотрела ему прямо в глаза и сказала: „Я решаю. А если меня нет поблизости, то решает твой отец”. 

— Вот как. И что он ответил? 

— Он сказал: „Это до тех пор, пока рядом не окажется дядя Майк”. 

— Я его убью, — сказал Гарибальди. 

Это вызвало у Шеридана взрыв громкого смеха. Деленн любила слушать его смех, потому что он так редко смеялся. На него навалилось столько обязанностей, столько потрясений. Деленн хотелось, чтобы он смеялся как можно чаще. Он отчаянно в этом нуждался. Как и она. 

Иногда ей казалось, что годы пролетели, как одно мгновение. А иногда... 

Иногда время казалось ей вечностью.