— Прости, я опоздала, — Анна скользнула в кресло напротив Лиз Шеридан и заказала какое–то вино у подошедшего официанта. 

— Все в порядке, я ждала недолго, — сказала Лиз. 

Они улыбнулись. 

— Лгунья, — сказала Анна. 

Они обе знали, что Лиз всегда приходит заранее. Они знали друг друга со времен университета, задолго до того, как Анна повстречала ее милого брата Джона, влюбилась в него и вышла замуж. 

Анна окинула взглядом ресторан. Слова Теренса до сих пор звучали в ее ушах. Она размышляла о том, перевели ли его в исследовательский центр Пси–Корпуса, смогут ли освободить его из этой ловушки, этого бесконечного цикла. 

— Тебе ведь нравится здешняя кухня? — спросила Лиз. 

Анна кивнула. Ресторанчик был одной из „находок” Лиз и полностью отвечал ее вкусу: столики располагались достаточно далеко друг от друга, чтобы обеспечивать уединение, приятная спокойная музыка, теплая обстановка — все было сделано в духе швейцарского шале, да и еда вполне съедобная. 

— Готова к празднованию вашего юбилея? — спросила Лиз. 

— Более чем, но я расстроена, — Анна попыталась улыбнуться, но ее лицо не желало повиноваться. 

— Что–то не так? 

Анна поднесла руку к губам. 

— Я дала маху на работе. Мне не хочется об этом говорить. 

— Тебе надо уходить из этой корпорации. Ты работаешь по контракту. Уходи оттуда и возвращайся к преподавательской работе. 

— Может, ты и права. 

Лиз вздернула подбородок, и ее серьги зазвенели. 

— Я знаю, что права. С этой ночи ты официально находишься в отпуске. Я хочу, чтобы ты отбросила все это дерьмо ко всем чертям и отрешилась от этого на три недели. Думай о чем–нибудь приятном. Ведь вы, ребята, уже давно не виделись? 

Анна сделала длинный глоток вина, пытаясь вспомнить. 

— В последний раз мы виделись чуть больше трех дней более года назад. В августе, перед началом учебного года. Я уже не знаю, что буду делать, когда увижу его. 

Лиз улыбнулась. У нее было лицо феи с небольшим, твердо очерченным подбородком, высокими скулами и большими голубыми глазами. 

— Позволь мне освежить твою память. 

Она достала из–под стола коробку и протянула ее Анне. 

— Поздравляю с юбилеем. 

— Ох, ты не должна это делать. Сколько можно. 

Лиз отмахнулась. 

— Позволь мне доставить себе маленькую радость. У меня есть всего лишь одна лучшая подруга. И единственная золовка. 

Анна перегнулась через стол. 

— Я не буду открывать это здесь. 

Лиз подняла руки. 

— Прекрасно. Откроешь это, когда увидишь Джонни. Это также и для него. 

Анна вздохнула. 

— Чтобы я без тебя делала? 

— Наверное, ходила бы голой, — пожала плечами Лиз. 

— Как говорит доктор Чанг, бывало и хуже, — они хихикнули, и Анна глотнула еще вина, пытаясь расслабиться. Но она ничего не могла с собой поделать. Ей был нужен Джон: хотелось почувствовать его руки, обнимающие ее, тепло его тела, звук его голоса, ощущать его присутствие. 

Неважно, как долго они пробыли порознь, ее любовь к нему никогда не исчезнет. Она чувствовала, что наконец–то обрела такую любовь, о которой пишут в поэмах и древних инопланетных рукописях. Вселенскую любовь. Любовь без границ, любовь без конца. 

Она не могла дождаться встречи с Джоном. 

Джон Шеридан размышлял о том, думает ли сейчас о нем его жена, Анна. Он отметил, что за те годы, что они провели вместе, они начали говорить одинаково и даже думать об одном и том же. То же самое он замечал за своими родителями. И их любовь становилась все сильнее. Он не мог дождаться встречи с ней. 

Менее чем через час он будет на станции Прима. Еще один час понадобится на то, чтобы завершить все дела на корабле: лечь в дрейф, отдать необходимые распоряжения техникам. Двадцать минут на то, чтобы долететь на шаттле до станции, еще двадцать или чуть больше — чтобы добраться до отеля, и он увидит ее. 

К сожалению, до этого оставалось два часа сорок минут. Он рявкнул: 

— Вам известна процедура приведения лазерных пушек в состояние боевой готовности, лейтенант Спано? 

— Да, сэр. 

— Повторите, лейтенант. 

— Запросить подтверждение от командования об объявлении на борту боевой тревоги. Получив подтверждение, активировать защитную сетку. Снять орудия с предохранителя. Начать калибровку и подтвердить это. Активаторы — в состояние готовности. Включить системы прицеливания. Включить оптику. Включить первичный прогрев. Лазерные... 

— Лейтенант, — Джон подошел поближе к Спано и повысил голос, — что случится, если включить первичный прогрев, когда открыты люки? 

— Лазер может не выстрелить, сэр. 

— Вот почему инструкция требует проверки люков перед первым выстрелом. 

Лейтенант Спано замолчал, стоя по стойке смирно, руки по швам. Он покраснел как рак, и это было заметно даже через его светлую короткую стрижку. Его ноздри широко раздувались при каждом вдохе. Этот двадцативосьмилетний ветеран войны с Минбаром явно напрашивался на крупные неприятности. Хотя Джон не общался с ним напрямую с тех пор, как принял командование „Агамемноном”, ему уже было известно о том, что Спано терпеть не может, когда ему указывают. Такому человеку не место в Вооруженных Силах. Казалось, он был воплощением гнева. Мышцы на его шее вздулись как канаты, а глаза потемнели и стали совершенно невыразительными, и это вызывало беспокойство. 

Джон чувствовал, что его собственное лицо так же покраснело, как и у Спано. Эта команда представляла собой сборище лентяев, и все, что он предпринял, не возымело никакого эффекта. 

— Инструкции пишутся с определенной целью, лейтенант, а эта создана для того, чтобы обеспечить безопасность каждого на этом корабле. Так как вы являетесь офицером–артиллеристом, то я ожидал, что вам известна процедура подготовки лазерных орудий, и что вы в состоянии повторить ее от начала до конца, задом наперед, во сне, в окружении вражеских кораблей, и стоя передо мной, — он прервал себя, раздраженно сделав несколько шагов вдоль строя. Четыре офицера–артиллериста стояли плечом к плечу навытяжку, шестнадцать канониров образовали два ряда позади них, заполнив орудийный отсек. — Сколько вы служите артиллеристом, Спано? 

— Пять лет. 

— Пять лет, и вы не знаете инструкций? 

Казалось, Спано вот–вот взорвется. Джон не знал, что у него на уме. Хотя прошло больше месяца с тех пор, как он стал командиром „Агамемнона”, одного из самых мощных кораблей флота, Джон не достиг успеха в превращении своего экипажа в работоспособную команду. За последний месяц он провел несчетное количество учений, но несколько отсеков продолжали действовать совершенно неадекватно. Орудийный был в этом списке одним из первых. Скверно для эсминца. Он приказал старшему артиллеристу поговорить со своими подчиненными. Никакого эффекта. Тогда он приказал старшему помощнику поговорить со старшим артиллеристом. Снова никакого эффекта. И вот теперь он сам пришел сюда. Не слишком ли много чести? Он знал, что не должен тратить время на разговоры, но, может быть, это поможет узнать, что у Спано на уме. Может быть, тогда Джон сможет сдвинуть дело с мертвой точки. 

— Вам есть что сказать, лейтенант? 

— Сэр, — это звучало как ругательство, — мы всегда оставляли люки трубы закрытыми. Нет нужды проверять их. Мы четверо долгое время служим вместе, и мы знаем, как с этим обращаться. 

— И это заставляет вас думать, что вы можете пренебречь инструкцией? 

— Сэр, капитан Бест никогда не находил нашу работу неудовлетворительной. 

Терпение Джона иссякло. 

— А что, если один из ваших канониров будет работать в трубе в момент объявления боевой тревоги, или если кто–то из канониров будет проводить профилактический ремонт, или если один из ваших офицеров заболеет, и его заменят — тогда вы вспомните инструкцию? 

Джон посмотрел на строй, встретившись глазами с каждым из присутствующих, — „Каждый капитан командует кораблем по–своему”. А капитан Бест был, по всем признакам, одним из самых дрянных во всем флоте. 

— Я — не капитан Бест. Корабль может эффективно работать лишь тогда, когда все члены экипажа выполняют свою работу. Я хочу, чтобы все делалось согласно правилам, и чтобы приказы исполнялись буквально. Ясно? 

— Да сэр, — ответил Спано. 

В такие дни Джон мечтал стать профессиональным игроком в бейсбол. Его коммуникатор запищал. Он с облегчением ответил: 

— Здесь Шеридан. 

— Капитан, мы только что получили сообщение от генерала Лохшманана, — Шеридан узнал голос Корчорана, своего старшего помощника. — Он извещает нас о том, что как только мы прилетим к станции Прима, он прибудет на наш корабль с инспекцией. 

Джон уставился на коммуникатор, прикрепленный к тыльной стороне кисти. Как обычно, командование выбрало самое подходящее время. „Агамемнон” прибудет на станцию Прима менее чем через час. А там у команды планировался отпуск. 

— Вас понял, коммандер. 

Он повернулся к четырем офицерам–артиллеристам и шеренге канониров позади них. 

— Как я уже говорил, все вы начинаете службу со мной с чистого листа. Что было раньше, меня не касается, но то, что происходит сейчас, меня волнует. Будь я проклят, если вы не будете у меня работать на полную катушку. И это значит, что мы будем проводить эти учения до тех пор, пока все не будет выполнено на отлично, даже если это будет длиться с сегодняшнего дня по судный день. Выполняйте! 

Они продолжали стоять навытяжку, когда он покинул орудийный отсек. Джон направился обратно на мостик. Почему последний день перед отпуском всегда превращается в такое? 

Он был так взволнован, получив назначение на „Агамемнон”, эсминец класса „Омега” с командой в сто шестьдесят человек. Это был большой шаг вперед по сравнению с его первым кораблем „Галатеей”, тяжелым крейсером с экипажем из ста двух человек. Однако, с тех пор как он принял командование, он никак не мог привести команду в форму. 

Потребовалось несколько недель, чтобы запомнить подчиненных в лицо и по фамилиям, и понять, что послужные списки часто не соответствуют действительности. Кажется, у прежнего капитана, Беста, были любимчики. Недурно. Некоторые члены экипажа, такие, как Спано, имеющие убогую мотивацию и крайне небрежно относящиеся к своим обязанностям, обладали образцовыми послужными списками, благодарностями и рекомендациями на повышение. Другие, усердные и компетентные, при капитане Бесте никогда не получили бы повышения, а в их личных делах содержались записи об некомпетентности и небрежном отношении к своим обязанностям. Некоторые из них подавали рапорты, но на это не обращали внимания. 

Итак, неделю назад Джон провозгласил свою политику „чистого листа”, объяснив ее смысл в обращении к команде. Он отбросит все, что было раньше, и будет судить о них только по тому, что они делают сейчас, под его командованием. Это хорошо сработало в отношении тех, кого недооценивал Бест. Их энтузиазм и исполнительность заметно улучшились. Но те, кто ходил у Беста в любимчиках, в большинстве своем отреагировали неодобрительно: становились все угрюмее и не желали сотрудничать. Некоторые из них старались совершенствоваться, но таких было немного. Оставалось примерно десять процентов экипажа, на исправление которых бессмысленно было рассчитывать. От некоторых из них можно было избавиться, устроив их перевод, некоторых, вероятно, следовало отдать под трибунал, и именно они до сих пор являлись его головной болью. 

Поднявшись на мостик „Агамемнона”, Джон снова напомнил себе о том, зачем он здесь. Рубка была прекрасна. Больше пространства, больше контрольных панелей, отображающих больше информации, что значительно облегчало работу, более мощные и гибкие системы управления, возможность видеть сразу всех офицеров, не скрытых за переборками или оборудованием, и огромный обзорный экран, на котором сейчас можно было видеть убаюкивающе–красные потоки гиперпространства. Это заставляло его гордиться тем, что он является частью Космофлота Земного Содружества. 

Коммандер Корчоран увидел Джона и поднялся с капитанского кресла. 

— Капитан, мы в тридцати минутах от зоны перехода. 

— Благодарю вас, — Джон сел. В горле у него пересохло от крика. 

— Как проходят учения? 

Лицо Корчорана, казалось, всегда было омрачено. Коротко стриженные седые волосы прилегали к голове, а темные густые брови бросали тень на глубоко посаженные глаза. Странная вялость щек придавала его лицу постоянно угрюмый вид. 

— Плохо. Не хочется сваливать эти проблемы на чужие плечи, но у меня пока нет других вариантов. 

— Может быть, мне снова поговорить с командой? С кем больше всего проблем? 

Корчоран служил на „Агамемноне” все время, пока командовал Бест. Вместе с примерно тридцатью ручными собачонками Беста он был переведен на „Агамемнон” с „Афины”, прежнего корабля Беста. Джон был счастлив получить старшего помощника с таким послужным списком, как у Корчорана и, хотя он пришел к выводу, что от этих файлов мало толку, личное дело Корчорана соответствовало действительности. Он знал о корабле и команде все. И, с тех пор, как Джон принял командование, являлся источником ценных сведений, хотя Джону казалось, что у коммандера проблемы с наведением дисциплины. Вот почему Джону пришлось сегодня утром самому предпринять шаги в этом направлении. 

— Нет, спасибо. Мне надо наладить собственные отношения с командой, а им надо научиться принимать мой стиль работы. Но у меня сложилось ощущение, что некоторые из них чертовски на меня обижены, и мне очень хотелось бы знать, почему. 

Корчоран подошел на шаг ближе и понизил голос: 

— Не хочу вас обидеть, капитан, но мне кажется, что некоторые члены экипажа завидуют вашему военному прошлому. Те из нас, кто служил на „Афине” с капитаном Бестом, вышли из войны с незаслуженным пятном на репутации. Некоторым на это плевать, но других может возмущать ваше присутствие. 

Джону хотелось знать, к какой из этих группировок Корчоран относил самого себя. Он был на восемь лет старше Джона и, хотя в его возрасте еще можно было иметь звание коммандера, свое последнее повышение он получил четыре года назад. Если он и негодовал по поводу появления Джона, то никак это не проявлял. Возможно, Корчоран злился на капитана Беста, который несколько месяцев назад допустил такой провал, что даже его связи не помогли ему сохранить за собой „Агамемнон”. Бест пытался совершить прыжок в гиперпространство с открытыми портами двигателей, что привело к опасной нестабильности в гиперприводе, их вынесло на то же самое место часом позже, из–за чего они чуть не столкнулись с другим кораблем Космофлота. Расследование быстро закрыли, никаких обвинений предъявлено не было, но капитана Беста быстро „повысили”, переведя на бумажную работу, а все его любимчики остались без покровительства. 

По крайней мере, Корчоран честно говорил о репутации капитана Беста. Такое качество Джон высоко ценил. Старший помощник должен был считать, по меньшей мере, неприятными слухи о трусости капитана Беста, проявленной им восемь лет назад в Битве на Рубеже. 

— Спасибо за откровенность. Теперь об инспекции. Оповестите всех командиров отсеков. Удостоверьтесь, что они подготовились. Я хочу, чтобы эта инспекция прошла гладко, без сюрпризов. Скажите им, чтобы они проверили, что их подчиненные в состоянии готовности, а не спят на ходу, думая, куда бы им направиться во время отпуска. Если мы провалим эту инспекцию, никому не видать отпуска, как своих ушей. 

Это, подумал Джон, был тот вариант, который он даже не хотел рассматривать.