К своему немалому изумлению, Маркус Коул глубоко вдохнул. 

Его первой осознанной мыслью было „Я жив”, а следом „Почему я жив?” 

Он осторожно приоткрыл глаза и тут же снова зажмурился от режущего яркого света. 

— Притушите лампы, — произнес кто–то. 

Он попробовал еще раз, теперь с большим успехом. Насколько он мог разобрать, это была операционная. Над ним склонились несколько фигур, и когда в глазах прояснилось, он узнал характерные костные гребни на головах. „Минбарцы”. Двое из них были в халатах целителей, а третий — в форме с эмблемой, означавшей, что он — рейнджер, как и Маркус, служит в тени, служит Альянсу. 

Он напрягся, пытаясь вспомнить, как здесь очутился. Последним его воспоминанием было известие, что смертельно раненная у него на глазах коммандер Сьюзан Иванова, с которой они вместе были на борту „Белой звезды” во время гражданской войны на Земле, умирает. Нарушив все приказы, он забрал ее и ринулся на Вавилон 5. Там он воспользовался инопланетным прибором, переносившим жизненную силу от одного организма другому, — чтобы своей жизненной силой отвести ее от края могилы. Он сделал это, зная, чем придется расплачиваться. 

„Я люблю тебя”, сказал он. 

А потом умер, у нее на руках. 

Так, черт возьми, где и почему он оказался? 

Он попытался сесть, но трясущиеся руки не выдержали его веса. 

— Постарайтесь не двигаться, — сказал главный целитель–минбарец. 

— Мои руки... 

— Атрофировались. Вы не двигали ими уже... ну скажем, очень долго. 

— Насколько долго? 

— Мы начнем реабилитационный курс немедленно, будем круглосуточно искусственно их стимулировать, это должно помочь быстро поставить вас на ноги, но... 

— Сколько?! 

Целитель заколебался и обернулся к стоявшему позади рейнджеру. 

— Скажи ему, Траналл, — промолвил другой минбарец. — Он прошел подготовку анла–шок, он рейнджер. Он выдержит. 

Целитель кивнул и снова повернулся к Маркусу: 

— Вы были в криогенной камере, — объяснил он. — Коммандер Иванова приказала заморозить ваше тело на случай, если однажды наука найдет путь вернуть вас к жизни. 

— Как всегда, самонадеянность, — проговорил Маркус. — Человеку даже геройской смертью умереть не дадут без того, чтобы кто–нибудь все не испортил. Уж я поговорю с ней об этом, вот увидите. 

Два минбарца обменялись странными взглядами. 

— Кстати, об Ивановой, где она? — спросил Маркус. — Вообразить не могу, чтобы она такое пропустила. 

— Боюсь, она скончалась, — сказал рейнджер. 

Маркус совсем растерялся: 

— Не понимаю, я хочу сказать, я спас ее... Ну то есть, я ведь спас ее, правда? Прибор ведь сработал, так? 

— Верно, — подтвердил рейнджер. — Это исторический факт. Но вы должны понять: по земному календарю событие, которое вы описываете, произошло почти триста лет назад. 

За следующие несколько недель, пока Маркус выздоравливал, он узнал все, что случилось за те годы, что он провел в криокамере. История раскрывалась перед ним постепенно, так, как считали необходимым для него врачи. 

Сьюзан Иванова стала капитаном, продолжила карьеру, дослужилась до генерала в земных Вооруженных Силах и, наконец, стала Анла–шок На, главой рейнджеров, подчинявшимся президенту Межзвездного Альянса Деленн Минбарской. Оставшись на этой должности до конца своих дней, она увеличила численность рейнджеров настолько, чтобы в их рядах были представлены все расы–члены Альянса, а введенный ею кодекс чести и самопожертвования не имеет равных до сих пор. Маркус узнал, что только в этом городе ей и ее трудам посвящено с полдюжины памятников и мемориалов. Она так никогда и не вышла замуж, вместо этого решив посвятить всю жизнь работе. 

После закрытия Вавилона 5 она распорядилась доставить сюда его криокамеру. По словам Траналла, и время от времени она навещала его во время долгого сна, эти визиты до сих пор остаются темой для пересудов среди медицинского персонала. Некоторые даже рассказывали, что Сьюзан разговаривала с ним, словно он был жив. 

— Но от этих бесед не осталось никаких записей, ничего, — пояснил Траналл. 

В последние годы жизни Иванова приказала сохранять его тело в неприкосновенности до тех пор, пока не будет найден способ излечения. Деленн подтвердила этот приказ. 

Это случилось только теперь, спустя три сотни лет, когда одна из недавних экспедиций к Пределу обнаружила следы цивилизации, создавшей тот прибор. В древних архивах они обнаружили, наконец, информацию, которую столь долго искали. 

— И что же мне теперь делать? — спросил Маркус перед выпиской. 

— То, чего они вам желали, — ответил Траналл. — Живите. 

— Сколько еще народу знает обо мне? 

— Мы сохранили ваше выздоровление в тайне, решив, что так будет лучше. У вас будет время, чтобы приспособиться, никто не будет вам докучать. Шанс поговорить с кем–то, кто лично знал президента Шеридана, и Деленн, и Анла–шок На Иванову... — взгляд Траналла устремился в невидимые дали, но затем вернулся к Маркусу. — Нет слов, но мы должны сделать все для вашего выздоровления. Ну а потом, разумеется, у нас будет к вам море вопросов. 

— Вам не придется беспокоиться о будущем и в другом отношении, — продолжил он. — В предвидение этого дня давным–давно был основан трастовый фонд. Денег в нем хватит, чтобы на всю жизнь обеспечить несколько сотен человек. У вас будет все, что угодно. 

Маркус кивнул, но подумал: „Нет, далеко не все”. 

Достаточно окрепнув, Маркус покинул больницу и вышел на улицу Йедора, столицы Минбара. За триста лет с тех пор, как он в последний раз бывал здесь, город почти не изменился. Кристаллические пики и башни все так же поражали своей холодной красотой. Навстречу попадалось гораздо больше людей и других инопланетян, чем он видел раньше, но оно и понятно, ведь Минбар стал теперь центром Альянса. 

Рейнджеры сами ныне были галактической легендой, их честность и беспристрастность уважали сотни миров. Если рейнджеров призывали для разрешения конфликта, их вердикты считались совершенно неоспоримыми. А если для восстановления порядка требовалось принуждение силой, они становились такой силой. Силой, которую применяли только в исключительных случаях, и никогда в политических или личных целях. 

„Кажется, в конце концов, оно того стоило”, подумал Маркус, но обнаружил, что далек от всего этого, чувствуя себя историком навыворот, свидетелем последствий известных ему событий, но последствий, его почти не касающихся. 

„Все, кого я знал, мертвы. Где я смогу найти для себя место?” Сначала ему показалось, что он сможет вернуться в рейнджеры, нагнать все пропущенное, но потом понял, что нынешние рейнджеры — совсем иные. Когда он впервые присоединился к ним, это было нечто новое, возрождение древней традиции для сражений в безнадежной войне. Теперь они — в порядке вещей, даже обыденность. Великая война давно закончилась, она стала древней историей. 

„Как и я сам”, уныло думал Маркус. 

Через несколько часов бесцельных блужданий Маркус очутился в Мемориальном Парке, где были похоронены тела героев, сановников, рейнджеров и бывших президентов Межзвездного Альянса (по крайней мере, тех, кто не исчез таинственным образом). 

„Ага, это вышло словно само собой”, подумал он. Он осмотрелся и обнаружил, что в глубине души знал, что ищет, не признаваясь в этом даже самому себе. 

Мемориал Сьюзан Ивановой возвышался перед ним в виде башни из кристаллов и камня, слои которых, сплетаясь прихотливым узором, разбивали холодный белый дневной свет на миллионы ярко окрашенных лучей. „Какая удачная метафора”, решил Маркус. 

Стоило ему войти, как у него перехватило дыхание. Он увидел ее лицо, парящее над криптой с телом. „Просто поминальная голограмма”, сказал он самому себе. Но это было ее лицо. Лицо тех дней, когда он знал ее, и он не мог смотреть на него без боли. 

Он подошел ближе, портрет не отрывал от него взгляда. 

— Привет, Сьюзан. 

Никакого ответа. 

— Почему ты так поступила? — Маркус присел на скамью у крипты. — Я имею в виду, если бы ты этого не сделала, мы были бы сейчас вместе, там, в загробной жизни, или как это теперь называется. 

— Конечно, в загробную жизнь я не верю, и ты это знаешь — знала — так что, подозреваю, думала, что должна с этим что–нибудь сделать. — Он покачал головой. — Ты всегда считала, что знаешь все лучше остальных. Что ж, прекрасно. Сначала ты была жива, а я — мертв, и это было совсем неправильно, так что теперь я — жив, а ты — мертва. О да, ведь так гораздо лучше, не правда ли? Если хочешь знать, по–моему ты мне так отомстила. Если ты прожила все эти годы одна–одинешенька, то, ей–богу, решила добиться того же для меня, пусть даже это означало найти людей, которые целую вечность присматривали бы за моим телом. 

Он поднял взгляд на ее лицо. Оно не изменилось. 

„А с другой стороны, может быть, ты действительно любила меня”, мелькнуло у него в мыслях, но Маркус не решился высказать этого и самому себе. Здесь это прозвучало бы чересчур самонадеянно. 

Он подумал о том, что же она говорила ему все те годы, пока он был в криосне. Скучала ли по нему? Или укоряла за глупость? Он никогда не узнает. 

Он подумал о ней, проведшей в одиночестве все те годы. 

„Ты сделала это для меня? Потому что тебе меня не хватало, или ты чувствовала себя виноватой из–за меня? Это нечестно. Я знал, что плохо кончу еще с момента смерти брата; как я мог жить дальше, зная, что подвел его? Я не мог снова подвести кого–нибудь. Особенно тебя. Я хотел дать тебе еще один шанс обрести счастье. А ты этого не сделала. Ты работала, но ты всегда работала, не в этом дело. Ты осталась одна, вот что неправильно. Совершенно неправильно, это...” 

— Простите? 

Маркус выпрямился, вздрогнув от раздавшегося под сводом мемориала голоса. В дверях стоял минбарец с букетом цветов. 

— Прошу прощения, если побеспокоил вас, — продолжил он, — вы не против, если я... 

— Нет, пожалуйста, проходите. 

Минбарец кивнул, подошел к крипте и поместил цветы в ожидавший их сосуд. 

— Кто их послал? — спросил Маркус. 

— Послал? — минбарец удивленно качнул головой. — Судя по одежде, вы рейнджер, да? Я думал, вы должны знать. 

— Меня какое–то время не было в городе. 

— Очень давно президент Деленн распорядилась, чтобы их ставили сюда каждый день. Слову Деленн следуют до сих пор, и будут следовать всегда. — Он осторожно поправил цветы и отошел. — Вы знаете, чему учила Иванова? 

— Отчасти, — ответил Маркус. 

— Значит, вы ее последователь? 

— Можно сказать и так. 

— Правильно ли я предполагаю, что вам довелось слышать Голос? 

— Слышать что? — недоуменно посмотрел на него Маркус. 

— Голос. Незадолго до того, как Иванова оставила нас, с ее мозга сделали снимок. Ну не с мозга, на самом деле, не буквально... это полный снимок всех нейронных путей, воспоминания и информация, которой она обладала к тому моменту, закодированная и сохраненная для будущих историков, целителей и ученых. Думаю, ближайшим эквивалентом этого понятия у людей будет прижизненная маска, но только это — выражение, снимок чьего–либо сознания. 

Очевидно, он не может создавать новых мыслей, потому что мозгу для созидания нужна еще и душа, но это поразительный способ сохранения. Я сам побывал там только раз, но считаю этот опыт самым... воодушевляющим. 

Маркус выдержал долгую паузу, прежде чем задать вопрос, который, он знал, изменит всю его оставшуюся жизнь. 

— Где же я могу найти ее Голос? 

Когда Траналл говорил о трастовом фонде и об огромных средствах, во много раз перекрывающих его нужды, Маркус почти пропустил это мимо ушей. Теперь у него был повод выяснить, сколько же там. 

Даже по его меркам, определенно было чему поразиться. 

Следующим шагом стало приобретение личного корабля с гиперприводом. Маркус поразился, насколько компактны они стали. В его годы „Белая звезда” была самым маленьким кораблем, способным к выходу в гиперпространство без зоны перехода, но и ей был необходим довольно многочисленный экипаж. Теперь строили даже одно– и двухместные личные флайеры, по размерам куда меньшие, чем „Белая звезда”. 

Голос Ивановой вместе с Голосами нескольких сотен других исторических личностей хранился в Нейронном Архиве на Сириусе 9, которым совместно владели Историческое общество Земного Содружества и „ПсиМед”, фармацевтическая корпорация с Примы Центавра. 

„ПсиМед” основала Архив двадцать лет назад, чтобы получить налоговые льготы. Сириус 9 был малопосещаемой колонией, которой почти нечего было предложить туристам или бизнесменам. Она нуждалась в чем–нибудь, что привлекло бы путешественников, а в Нейронный Архив стремились академики с десятков планет. 

Маркус неплохо знал это место. Давным–давно — два года назад по счету Маркуса и гораздо раньше для остального мира — оно славилось как центр сомнительной коммерции. Здесь можно было отыскать все, что угодно, если предложить нужным людям достойную плату. 

Те люди давно обратились в прах, но Маркус задал своему флайеру курс на Сириус 9 с расчетом, что если даже старые крысиные норы забиты или вычищены, на их месте отыщутся новые. Так всегда бывает. 

А Маркус был экспертом по розыску крысиных нор. 

— Ты искал меня? 

Дрази, сидевший напротив Маркуса в подземном баре, явно знававшем лучшие времена, изучал его немигающим взглядом глубоко посаженных глаз. Темно–зеленое лицо выдавало в его расе потомков рептилий. Дрази не отличались терпеливостью и хорошей репутацией. В этом отношении они почти не переменились с тех пор, как Маркус в последний раз имел с ними дело. Наверняка нужно намного больше, чем триста лет, чтобы массовое сознание дрази хоть на йоту изменилось. „Глядишь, через миллион лет они таки выяснят, что за штука салатная вилка”. Но Фарна ценили достаточно высоко, по крайней мере, для дрази. 

Маркус сказал: 

— Насколько я понимаю, вы и некоторые ваши партнеры обладают... ну, назовем это незарегистрированным доступом в большинство сооружений колонии. 

— Грм. 

„И такой великолепный переговорщик”, подумалось Маркусу. 

— Так что вы можете сказать о Нейронном Архиве? 

Дрази фыркнул. К сожалению, фыркнул дрази очень разочаровывающе: 

— Ничего ценного. Старые бумаги. Старые голоса. Нечего украсть. Нечего продать. 

— А как он охраняется? 

Взгляд дрази не изменился. 

— Нечего украсть, — повторил он, — нечего продать. 

— Для дрази это означает, „по моему профессиональному мнению, у них очень слабая охрана, потому что архивы представляют только технический и академический интерес”? 

— Грм, — подтвердил дрази. 

— Хорошо, — сказал Маркус. — В таком случае, у меня к вам деловое предложение. 

Нейронный Архив использовал самые современные технологии хранения данных на голокристаллах. Триста дет назад в кристалл данных обычной емкости можно было записать несколько библиотек. Теперь, с использованием пакетных импульсов и тахионной двухслойной записи, стало возможным разместить накопленные воспоминания, мыслеобразы, нейронные данные и схемы синаптических соединений человеческого мозга от рождения до момента записи всего на семи кристаллах. 

Проблема заключалась в том, что таких кристаллов было несколько тысяч. Они аккуратными рядами теснились в комнате за мягко пульсировавшим перед Маркусом голографическим дисплеем. 

Дрази привел его в комнату технического обслуживания через служебный вход, ночные пароли на котором давненько не меняли. В следующий раз охрана должна была заглянуть сюда меньше чем через двадцать минут. 

Все группы кристаллов были перечислены на контрольной панели перед ним. Но без ключа, связывающего номера с именами Голосов, нужные семь кристаллов можно было искать несколько часов, а то и дней. 

Дрази, заведший его так далеко, кивнул на ряды кристаллов: 

— Забирай и пошли. 

Маркус сумел убедить Фарна в некоторой ценности, которую имеют вещества, употребляемые при изготовлении кристаллов данных. Дрази считал, что вознаграждение за столь серьезные усилия слишком мало, но так было проще, нежели объяснять, что на самом деле Маркусу здесь нужно и зачем. 

В конец концов, он временами и сам себе не верил. 

„Как я смогу отыскать ее среди всех остальных?”, гадал он, приходя в отчаянье от мысли, как мало у них времени. Перебирая их по одному, сделать это было невозможно. 

„Остается только прослушать их все разом”, решил он. 

Он коснулся панели и включил все Голоса в архиве. Тотчас комната наполнилась звуком тысячи голосов, говорящих одновременно. 

— Я Шадрала Нарнская... исключая уравнение... обратившись к моей политической экспертной оценке в... лучше... не петь... достигнув окончания... 

Дрази зажал уши: 

— Ненормальный! Они услышат и придут! 

— Просто дай мне минуту, — попросил Маркус. — Не шуми! 

Он слушал. Закрыв глаза, он собрал все, чему он научился как анла–шок, всю дисциплину, всю сосредоточенность, всю боль, которую он преодолел, собрал все в кулак с одной целью: отобрать единственный голос из тысячи. 

Не открывая глаз, он протянул руку к пульту. Несколько сотен голосов умолкло. Он продолжал вслушиваться. 

— Скоро придет охрана, — сказал дрази. — Уходим. 

— Нет еще, — ответил Маркус. 

И слушал. 

— ...дальше, чем... согласно правилу приручения... потери в бою были... мое имя... 

Внезапно его сердце забилось так громко, что ему показалось на секунду, будто он мог уже потерять ее. Почти неслышный, ее голос прорезал шум остальных, потому что был такой знакомый, и потому, что принадлежал ей. Его Маркус узнал бы даже из миллиона других. 

— Меня зовут Сьюзан Иванова, дочь Андрея и Софии Ивановых... 

В комнате по ту сторону дисплея светилась всего одна семерка кристаллов, остался только один голос. 

— Я сама смерть и последнее живое существо, которое ты видишь! 

— Забираем? Уходим? — спрашивал дрази. 

— Господь послал меня! 

— Да, — с облегчением выговорил Маркус. — Забираем и уходим. 

Дрази не смог бы привести Маркуса к его следующей цели, но он знал кое–кого, кто знал кое–кого, кто мог знать кое–кого. 

Еще часть денег перешла из рук в руки. Как и ожидал Маркус, когда их испарилось достаточно, нашелся кое–кто, кто знал кое–кого, кто был знаком кое с кем. 

Изрядная сумма перекочевала на счет шефа местной службы безопасности, и тот отвернулся, когда корабль Маркуса взлетел, направляясь прямиком к маленькой научной станции во владениях бракири. 

По дороге он проверил свои финансы. Маркус почти не сомневался, что денег хватит, но абсолютно уверен не был, потому что ни в одном межзвездном путеводителе не пишут, сколько может стоить на черном рынке клонирование человека. 

В приемной со смутным душком, напоминавшем машинное масло, Маркус смотрел на записку, поданную ему человеком в белом лабораторном халате. Это был землянин, работавший на территории бракири потому, что был с позором исключен из всех официальных земных медицинских организаций за незаконное и почти наверняка безнравственное экспериментирование с геномом человека. Дерзкие, новаторские опыты причинили ему массу неприятностей. 

Что делало его именно тем, кто был нужен Маркусу, а тех возможностей, которыми он располагал здесь благодаря щедрости бракири, с лихвой хватало для исполнения задуманного. Но цена в записке все равно потрясала. 

— Прекрасно, годится, — сказал, не раздумывая, Маркус. — По рукам. 

— Хорошо. Давайте поглядим, что у вас. 

Маркус извлек из пластикового пакетика волос, длинный волос, найденный на форме, которая была на нем в день его оживления. Длинный и черный, несомненно, ее. Он нашел волос на плече вскоре после оживления, и как раз там, где лежала ее голова во время передачи энергии. У минбарцев с их костными гребнями, за исключением единственной и неповторимой Деленн, таких волос быть не могло. 

— Вы сможете из этого выделить нужную вам ДНК? 

Врач — он представился как Квиджана — взял волос и осмотрел его. 

— Это все? Только один волос? 

— Именно. 

— Мда–а, — задумчиво протянул Квиджана. — Может быть. Я не могу сказать наверняка, пока не исследую его. Если там есть какие–либо повреждения, может понадобиться заполнение недостающих фрагментов. Ничего существенного, у нее может быть будет одна–две лишние веснушки, но, вероятно, вряд ли что–нибудь более заметное. 

— Вероятно? За такие деньги я вправе рассчитывать на большее, чем „вероятно”. 

— Я ограничен математикой, наличествующими фрагментами и тем, что я могу, если угодно, предположить об утраченных фрагментах. А эта плата за полноценного взрослого человека. Такие вещи за одну ночь не делаются, телу требуется время на рост и взросление. У нас все еще нет способа преодолеть эту проблему. А тридцать два года — это очень долгий срок. Речь идет о долговременном процессе, последующем за самим клонированием. Это означает искусственное питание, нейростимуляцию, чтобы головной мозг не скис из–за отсутствия внешних раздражителей, электростимуляцию для развития мускулов и нервной системы, круглосуточный надзор и многое другое. Так что если вам подойдет младенец, а еще лучше — эмбрион, то вы сможете значительно сэкономить на общей плате. 

— Я не думаю, что это отвечает моим намерениям, — сказал Маркус. 

— Как угодно. Что–нибудь еще? 

Маркус протянул врачу семь голокристаллов: 

— Здесь те нейронные схемы, о которых я говорил. Вы уверены, что сможете наложить их на нервную систему? 

— Это рискованно, но возможно. Мы установим своего рода „капельницу” таким образом, что воспоминания и мыслеобразы будут передаваться в последовательности, настолько близкой к хронологической, насколько возможно. Но вы должны иметь в виду, что могут возникнуть пропуски, какие–то моменты, когда она не сможет вспомнить что–нибудь о своей более ранней жизни, или всплывут контуры ее воспоминаний из более поздних периодов. Она, вероятно, спишет это на провалы в памяти в случае прошлых событий или на дурной сон в случае будущих, но риск все равно остается. 

— Полагаю, вот это посодействует, — сказал Маркус. — Я распорядился, чтобы средства переводились на ваш счет каждые шесть месяцев. Каждый перевод будет закодирован ее ДНК и сигнатурой излучения мозга, которая у нее должна быть к этому моменту. Если один из этих компонентов будет отсутствовать, или возникнут любые признаки несоответствия... платежи прекратятся. 

— Понятно, — сказал Квиджана. Он закрыл пластиковый пакетик, сунул его в нагрудный карман, а затем пристально посмотрел на Маркуса. — Просто, чтобы между нами не было неясностей: вы должны отдавать себе отчет, что ваш заказ — клонировать личность, наложив на нее все воспоминания оригинала — очевидно незаконен. 

Маркус улыбнулся: 

— Сказано человеком, который, похоже, сам время от времени слышал подобные предупреждения. Запомните, мне не нужны все воспоминания. Только воспоминания до определенного года, месяца и дня. Не более того. 

— Такого рода точность невозможна, — возразил Квиджана. — Здесь возможно только приближение, но все–таки с некоторым отличием. Насколько оно будет велико, я не знаю, но сделаю все, что могу. 

Врач встал и протянул руку: 

— Просто чтобы быть уверенным, что моя работа попадет в нужные руки, кто заберет тело через тридцать два года? 

Маркус вновь улыбнулся: 

— Вот здесь будет одна тысяча четыреста двадцать кредитов. 

Он вставил кредитку в сканер и проследил, как исчезает большая часть из оставшихся у него капиталов. „Средства, которых хватило бы на несколько сотен человек, промотались за какие–нибудь несколько месяцев”, подумал он. „Вскоре придется пересмотреть бюджет”. 

Но в любом случае, оставшееся за тридцать два года и четыре месяца обрастет неплохими процентами. 

— Сюда, — сказал техник. — Проходите. 

Следом за ним Маркус шел по длинному белому коридору, ведущему в центр „ВечноСна”, компании на марсианском Сирийском плато, предоставлявшей крио–услуги. 

— У нас здесь чего только нет, — рассказывал техник. — Вон там мы держим неизлечимо больных. Вас раньше замораживали? 

— Однажды, — ответил Маркус. 

— Ну что ж, сама процедура особенно не меняется. Вы входите, закрываете глаза, снова открываете и — бац! — вы уже в будущем. Таких путешественников у нас здесь полно. Конечно, мы предварительно убеждаемся, что вы — не скрывающийся от закона субъект, пытающийся пересидеть у нас срок давности преступления, хотя теперь, когда там, на Земле, приняли закон об укрывании в будущем, это стало куда труднее. Большинство хочет увидеть будущее. У нас здесь целые семьи таких любопытных. Они думают, что в будущем что–то изменится, может к лучшему. Только они не понимают, что будущее всегда точно такое же, как настоящее, только позже. 

В любом случае, вам не о чем беспокоиться. Мы в этом бизнесе уже почти сто лет, и будем в нем еще очень долго. Не то, что „СноМир”, там, на Земле. Слыхали, верно? Они обанкротились, и втихаря распродали тела спящих кому ни попадя, а непроданных просто выбросили. Огромный был скандал. Такого здесь не случится. 

— Уверен, это так, — сказал Маркус, и случайно бросил взгляд на именную табличку техника. Там было написано „Д. Гарибальди”. 

— Гарибальди? — вслух спросил Маркус. — Не родственник Майклу Гарибальди? 

— Ага, в пятом или шестом поколении. Конечно, в таком–то тесном сообществе как в Марсокуполе, черт, да тут все друг другу родственники в какой–то мере. Вы любитель истории или вроде того? 

— Вроде, — ответил Маркус. Он не знал почему, но перспектива доверить свою жизнь Гарибальди показалась ему обнадеживающей и отчасти забавной. — Я должен был сразу заметить. Вы говорите прямо как он. 

Техник пожал плечами: 

— У меня нет времени на исторические фильмы. 

Они остановились перед маленькой стеклянной дверью. Внутри Маркус разглядел несколько десятков небольших камер. Одна из них была открыта. В ожидании. 

— Вы готовы? — спросил Гарибальди. 

— Думаю, да, — ответил Маркус. 

„Начинаем заново”, подумал он и открыл дверь к криокамерам. 

Он закрыл глаза. 

Он открыл глаза. 

— Как самочувствие? 

Поддерживаемый сзади под руки, Маркус сел. В комнате было непереносимо холодно. 

— У вас небольшой поверхностный ожог, — сказал кто–то. — Незначительное происшествие с морозильниками около десяти лет назад. Это пройдет. 

Маркус поднял глаза. Это был постаревший на тридцать два года Гарибальди. Он перехватил взгляд Маркуса: 

— Вам повезло. На следующей неделе ухожу на пенсию. Я теперь вице–президент по эксплуатации. Обычно я этим уже не занимаюсь, но вспомнил вас и подумал: а какого черта? Всегда приятно увидеть знакомое лицо, когда просыпаешься. 

— Увидеть знакомое лицо... именно на это я и рассчитываю, — согласился Маркус. 

Она плавала в баке с питательным раствором, с закрытыми глазами, а длинные черные волосы словно вуалью скрывали ее лицо. К тому же, она была обнаженной. Об этом Маркус не подумал, и теперь отвернулся, оберегая ее целомудрие. 

— Что–то не в порядке? — спросил Уильям, сын Квиджаны. — Она выглядит хорошо? 

— Да... да, она выглядит... изумительно. 

— Отлично. Проделана большая работа, знаете ли. Думаю, мы сумели вживить ей память именно так, как вы хотели, более или менее. — Он подал бланк расписки. — Подпишите здесь. 

Маркус расписался, где было указано. 

— Разверните корабль, мы ее достанет и погрузим. 

— Сначала оденьте, — велел Маркус. — Я привез кое–какую одежду. 

Квиджана–младший пожал плечами: 

— Как угодно, — и отошел. Маркус дождался, пока он закончит, и снова посмотрел ей в лицо. Господи, как он ее любит. 

„Привет, Сьюзан”, подумал он. „Сколько лет прошло”. 

Маркус закончил разгрузку припасов, немного помедлил и нажал кнопку, взорвав размещенную им внутри и снаружи корабля взрывчатку. Ему больно было видеть, как гибнет старый корабль, который столько лет терпеливо дожидался в ангаре его возвращения, но так было надо. Все должно выглядеть так, будто они потерпели крушение. 

Когда дым поднялся к чистому голубому небу, Маркус осмотрелся вокруг. Он наткнулся на Крин III, когда они с братом были в разведывательной экспедиции, давным–давно. Незаселенная планета, достаточно удаленная от торговых маршрутов и почти не обладающая ценными минералами, во всяком случае, в количествах, которые компенсировали бы время и затраты на разработку. 

Но это была самая привлекательная планета из всех, на которых он побывал. С умеренным климатом, пышные фруктовые деревья клонились под тяжестью плодов тысячи разнообразных вкусов. Температура воздуха в этой местности почти совпадала с температурой тела, а в воде не было и намека на химикаты. Ближайшим аналогом на Земле был, пожалуй, остров Мауи. 

Космос изобиловал такими планетами–жемчужинами, где разумная жизнь не развилась, но которые не приглянулись корпорациям, и не посещались туристами. Проверив отчеты последних разведок, Маркус с облегчением обнаружил, что планета осталась той же нетронутой идиллией, какой он ее помнил. 

Маркус вдохнул ароматный воздух и вновь вспомнил разговор, случившийся поздней ночью сразу после Войны Теней. Шеридан, Гарибальди, он, Иванова и Франклин праздновали победу, но в разговоре, как это иногда бывает, вдруг случилась пауза. И Франклин тогда сказал: 

— Вы когда–нибудь думали, чем займетесь после войны? 

А Иванова помедлила и ответила: 

— Я всегда мечтала спрятаться где–нибудь, где есть пляж. Попасть куда–то, где меня никто не достанет. Ни бюрократы, ни торгаши, никто. Сидела бы у реки или на пляже, смотрела бы на воду и ни за что, никогда не захотела бы вернуться. 

— Ты? Да быть того не может, — сказал Франклин. — Ты места себе не будешь находить и спятишь через неделю. 

— Почем тебе знать! — бросила она в ответ. 

— Он прав, — согласился Шеридан. — Людям вроде меня и тебя нужно, чтобы кто–нибудь разрешил нам расслабиться, чтобы сказал: „Планета пока повращается и без вас”. У нас есть обязанности, и они всегда на первом месте. Если как–то и можно расслабиться, то убедившись только, что исполнять обязанности совершенно невозможно. 

Тут она подняла глаза, заметила, что за ней наблюдает Маркус, и почти застенчиво улыбнулась: 

— Может ты и прав. Может, мне хочется, чтобы меня выбросило на необитаемый остров или что–нибудь в этом роде. Ну, в общем, такая вот мечта. На самом деле, работы всегда полным–полно, да и, в конце концов, часто ли наши мечты сбываются, верно? 

„А действительно?”, спросил он тогда самого себя. 

А теперь он смотрел на нее, спящую под деревом, пока она не зашевелилась. Сейчас на ней была черная форма, такая же, как та, которую она носила во время гражданской войны. Все в ней было точно таким же, как тогда, когда он видел ее в последний раз. Но вот ее сознание... этот вопрос оставался открытым. 

— Маркус? 

Триста тридцать два года он ждал, когда этот голос произнесет это имя. Но этого он ей никогда не скажет. Ни за что. 

— Да? 

Она села и огляделась. 

— Что... что случилось? 

— А что последнее ты помнишь? 

— Не уверена, — она медленно встала. — Я была на „Белой звезде”, нас подбили. Меня здорово зацепило... 

— Это было несколько недель назад, Сьюзан, — сказал Маркус. — Должно быть, когда мы грохнулись, по голове тебя треснуло сильнее, чем я думал. 

— Я думала, что умираю... 

— Мы все так думали, но Франклин сотворил свое обычное чудо. Я хочу сказать, ты жива, и хорошо, к чему ворошить эту тему? 

— Да уж, надо думать, — она осмотрелась. — Но я все равно не могу вспомнить, что случилось. Где это мы? Как нас сюда занесло? 

— Ну, мы вроде как летели на Вавилон 5 праздновать конец войны... это ведь ты помнишь, война кончилась, Шеридан стал президентом и все прочее? 

— Думаю, да... это все так смутно... 

— Да, у меня то же самое, кажется, мы слегка перебрали с празднованием. Неважно, мы летели назад на станцию, когда наскочили на пиратов. Выпрыгнули в обычный космос, и я еле–еле посадил нас тут, не расколошматив. Вытащил тебя и кое–что из снаряжения перед самым взрывом. 

— Понимаю, — она повернулась к солнцу и сощурилась. — Признаки жизни? 

— Без понятия, — ответил он. — Полагаю, нам стоит здесь осмотреться. 

— Связь? 

— Мы не могли послать сигнал бедствия до посадки, а корабль... что ж, сама можешь посмотреть, вряд ли мы скоро сможем отправить весточку. И если здесь вдруг и отыщется разумная жизнь, то уж передатчики на деревьях тут не растут наверняка. Нет, сейчас самое лучшее для нас — выстроить какое–никакое жилье. По крайней мере, на какое–время мы им не нужны, война ведь закончилась и все такое. 

— Возможно, — согласилась она, продолжая озираться. — Что ж, если мы собираемся осесть где–нибудь, то это подходящее место. 

— Да. Прелесть, правда? 

Она кивнула: 

— Оно почти в точности как то место, которое я себе представляла, такое место... — она умолкла. 

— Да? 

„Ты говорила, место, где ты могла бы быть счастлива”, подумал он. „И ты это заслужила. А может и мы оба. И, быть может, в этот раз мы найдем его”. 

— Ты что–то сказала? 

— Неважно. Пора приниматься за работу. 

— Так точно. Тогда может я поищу что–нибудь съедобное, я ведь, знаешь ли, повар хоть куда, если захочу. 

Она улыбнулась и кивнула: 

— Не сомневаюсь, — и неожиданно нахмурилась. 

— Что такое? — спросил Маркус. 

— Странно... Никак не могу избавиться от этого чувства... воспоминание... словно я сижу где–то, говорю с тобой, а ты не слушаешь. 

— А, ну такое с нами частенько бывало, — как можно беспечнее ответил он, несмотря на холод, сжавший его сердце. „Пожалуйста, Господи, не дай ей вспомнить. Это все, о чем я тебя прошу, оставь ее, дай ей немного покоя”. 

Он не мог вздохнуть, казалось, целую вечность. А затем она посмотрела на него, рассмеялась, и все рассеялось. 

— Может и так, — она пристально посмотрела на него. — Но одно я помню точно: как ты вынес меня с „Белой звезды”, когда нас подбили. Ты спас мне жизнь. 

Он кивнул и отвел взгляд. 

Она мягко тронула его за плечо: 

— Я тебя поблагодарила? 

— Не стоит, — буркнул Маркус. — Это было совсем не трудно. 

— Хорошо, ведь я не хочу, чтобы ты ради меня разбивался в лепешку. 

— Я? Ради тебя?! И не подумаю, даже не мечтай! — возразил он и с удовольствием вслушался в ее смех, осознав, насколько же ему этого недоставало. 

— Ну, — он повернулся к горизонту, — не пора ли нам осмотреть наш новый дом? 

— Веди, — откликнулась она. 

Маркус улыбнулся и вместе с Ивановой сделал первые шаги на длинном радостном пути, который, он знал, они разделят на долгие, очень долгие времена.